Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Этот внезапный поворот вызвал почти анекдотическое замешательство во французском посольстве. Генерал де Лагиш, военный атташе, был проинформирован о предстоящей мобилизации лишь после 10 вечера, но русские посоветовали ему не сообщать ничего послу Палеологу, чтобы его неосторожность не нарушила секретность приготовлений. Однако Палеолог всего через час уже получил информацию о русской мобилизации из другого источника (то есть от болтливого русского) и немедленно отправил своего первого секретаря Шамбруна в российское министерство иностранных дел, чтобы предупредить Париж срочной телеграммой о том, что идет тайная генеральная мобилизация (была выбрана отправка телеграммы через российский МИД, потому что французы опасались, что их шифры могут быть небезопасными. В то же время Палеолог отправил, в качестве подтверждения, телеграмму на набережную д’Орсе французским шифром с текстом: «Пожалуйста, получите в посольстве России, вопрос крайней срочности, мою телеграмму за № 304»). Достигнув министерства, Шамбрун столкнулся с Лагишем, который только что узнал, что царь отменил приказ о всеобщей мобилизации. Лагиш приказал Шамбруну удалить часть текста телеграммы, в котором говорилось о решении «тайно начать мобилизацию». Телеграмма, отправленная в российское посольство в Париже, теперь просто сообщала о мобилизации русских против Австрии, так что Вивиани и его коллеги не знали, насколько близок Санкт-Петербург был к всеобщей мобилизации. На следующее утро Палеолог был взбешен действиями военного атташе и своего первого секретаря, вмешавшихся в его общение с Парижем.

В любом случае объявленная 29 июля частичная мобилизация не выглядела удачным решением. Частичная мобилизация вызвала непреодолимые трудности для российского военного планирования, поскольку грозила нарушить возможность последующей полной мобилизации. Если приказ не будет отменен или заменен приказом о всеобщей мобилизации в течение 24 часов, готовности русских к наступлению на запад будет нанесен непоправимый ущерб. Рано утром 30 июля Сазонов и Кривошеин провели обсуждение этого вопроса по телефону – оба были «очень встревожены остановкой всеобщей мобилизации»[1579]. Сазонов предложил Кривошеину запросить аудиенции у императора, чтобы убедить его в необходимости всеобщей мобилизации. В 11 часов утра Сазонов и Янушкевич встретились в кабинете последнего, и начальник штаба еще раз изложил аргументы о необходимости немедленного перехода к всеобщей мобилизации. Стоя в кабинете начальника штаба, Сазонов потребовал, чтобы секретарь соединил его с Петергофским дворцом. После нескольких минут мучительного ожидания Сазонов услышал голос, который он поначалу не узнал, человека, «не привыкшего говорить по телефону и спрашивавшего, кто с ним говорит»[1580]. Царь согласился принять Сазонова в три часа пополудни того же дня (он отказался принять одновременно и Кривошеина, потому что ненавидел, когда министры объединяли силы для формирования лобби).

В Петергофе Сазонова сразу же провели в кабинет императора, где он застал государя «уставшим и озабоченным». По просьбе царя аудиенция проходила в присутствии генерала Татищева, который собирался вернуться на свою должность военного атташе при императоре Германии. Сазонов говорил в течение пятидесяти минут, излагая технические трудности, напоминая Николаю, что немцы отвергли «все наши примирительные предложения, которые выходили далеко за рамки того духа уступок, которого можно было бы ожидать от великой державы, силы которой не разбиты», и заключив, что «не осталось надежды на спасение мира». Царь закончил встречу окончательным решением: «Вы правы, ничего не остается, как готовиться к атаке. Передайте начальнику Генштаба мой приказ о мобилизации»[1581].

Наконец Янушкевич с глубоким облегчением дождался звонка, которого так долго ждал. «Отдавайте приказ, генерал, – сказал ему Сазонов, – а потом – исчезните до конца дня». Но опасения Сазонова, что будет еще одна отмена приказа, оказались беспочвенными. И снова генералу Добророльскому пришлось ехать на центральный телеграф, чтобы передать телеграмму с приказом о всеобщей мобилизации. На этот раз все знали, что поставлено на карту. Когда Добророльский около шести часов вечера вошел в главный зал телеграфной станции, «среди телеграфистов, мужчин и женщин, воцарилась торжественная тишина». Каждый сидел перед своим аппаратом в ожидании копии телеграммы. Посланника от царя не было. Через несколько минут после 18:00, хотя операторы хранили молчание, машины начали щелкать и стучать, наполняя зал плотным целенаправленным гулом[1582].