Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Наиболее показательным примером того, насколько действенной Пуанкаре рассматривал свою роль в происходившем, является его реакция на известие, которое дошло до него в Стокгольме, о том, что Сазонов призывал сербов не оказывать сопротивление австрийцам на границе, а отвести свои вооруженные силы во внутренние районы страны, выразить протест международному сообществу в связи с вторжением и обратиться к великим державам с просьбой о помощи. Целью Сазонова, давшего этот совет, было завоевать международное сочувствие сербскому делу, но в то же время как можно глубже вовлечь австрийцев в их развертывание по плану Б и тем самым ослабить готовность отразить нападение на российскую Галицию. Пуанкаре неправильно истолковал эту новость как указание на то, что Сазонов потерял самообладание и советует «отречься» от ответственности России перед балканским государством. «Мы, конечно, не можем показать себя храбрее [т. е. более приверженными Белграду], чем русские, – написал он. – Сербия имеет все шансы быть униженной»[1548]. Это было (или, скорее, казалось) возвращением к тем зимним дням 1912–1913 годов, когда французские политики призывали русских занять более жесткую позицию против Австрии на Балканах. Тогда русский военный атташе в Париже с недоумением отреагировал на воинственные разговоры французских военных. Теперь ситуация была иной. Совместная политика была согласована, и опасения Пуанкаре, что Сазонов вот-вот снова начнет колебаться, были необоснованными.

Может показаться странным, что Пуанкаре, ввиду обострения кризиса в Центральной Европе, не отменил свой запланированный визит в Швецию по дороге домой. Остановку в Стокгольме иногда называют свидетельством пассивной, по сути, роли французского лидера в июльском кризисе. Почему, если Пуанкаре намеревался сыграть в нем активную роль, он и Вивиани занялись морским туризмом по дороге домой в Париж?[1549] Ответ на вопрос заключается в том, что визит в Швецию был вовсе не туризмом, а решающей частью стратегии альянса, подтвержденной в Санкт-Петербурге. Пуанкаре и Николай II обсудили необходимость обеспечения шведского нейтралитета (в рамках подготовки к надвигающейся войне в Европе). В последнее время шведско-российские отношения были осложнены агрессивной шпионской деятельностью России и опасениями Стокгольма о неминуемом российском нападении либо через их общую границу, либо через Балтику[1550]. В последний день их встречи в Санкт-Петербурге Николай II попросил Пуанкаре лично сообщить королю Швеции Густаву V о его (царя) мирных намерениях по отношению к Швеции. Пуанкаре должен был передать, что русский царь не вынашивает никаких агрессивных планов против своего балтийского соседа и что, хотя до сих пор он не был в курсе о какой-либо шпионской деятельности, он немедленно положит ей конец[1551]. Необходимо, прежде всего, было предотвратить попадание шведов в немецкие объятия, что могло повлечь за собой серьезные стратегические осложнения. 25 июля пополудни, во время обеда с Густавом V, Пуанкаре успешно выполнил это поручение и мог сообщить в Санкт-Петербург, что король ответил сердечной взаимностью на желание русского царя сохранить нейтралитет Швеции[1552].

Конечно, было непросто сидеть за обедом в Швеции, пока европейский кризис стремительно усугублялся, тем более что растущее напряжение снова начало сказываться на бедном Вивиани. Но французское общественное мнение было пока отвлечено другими событиями – внимание по-прежнему было сосредоточено на судебном процессе над Кайо, который закончился только 28 июля неожиданным оправданием мадам Кайо. В этих обстоятельствах, как хорошо знал Пуанкаре, их поспешное возвращение скорее встревожило бы, чем успокоило общественное мнение Франции и Европы. Более того, это «создало бы впечатление, что Франция может вмешаться в конфликт»[1553]. Но как только 27 июля стало известно, что кайзер вернулся в Берлин, прервав свое путешествие по Балтике на императорской яхте, Пуанкаре, которого теперь засыпали телеграммами от министров, призывающих его вернуться в Париж, не теряя времени, отменил оставшиеся государственные визиты в Данию и Норвегию, которые в любом случае были гораздо менее важными со стратегической точки зрения, и проинструктировал капитана «Франции» следовать прямо в Дюнкерк[1554].