Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Однако 19 июля Вильгельм был потрясен (и находился «в состоянии сильного беспокойства») телеграммой, поступившей на борт «Гогенцоллерна» от статс-секретаря по иностранным делам Ягова. Телеграмма не содержала ничего принципиально нового, кроме предупреждения о том, что вручение ультиматума теперь намечено на 23 июля, и что необходимо принять меры, чтобы с кайзером гарантированно можно было связаться «в случае, если непредвиденные обстоятельства сделают принятие важнейших решений [о мобилизации] неизбежным», но это открыло перед Вильгельмом потенциальные масштабы вырисовывавшегося кризиса[1618]. Он немедленно издал приказ, согласно которому Флот открытого моря должен отменить запланированный визит в Скандинавию и вместо этого оставаться на месте в состоянии готовности к немедленному выходу. Его беспокойство было объяснимо, учитывая, что британский флот в это время находился в процессе пробной мобилизации и, таким образом, был в высокой боевой готовности. Но Бетман и Ягов справедливо считали, что это просто вызовет лишние подозрения и усугубит кризис, препятствуя британской демобилизации. 22 июля они отклонили указ Вильгельма и приказали, чтобы визит в Норвегию проходил в соответствии с планом. На этом этапе дипломатические приоритеты все еще перевешивали стратегические соображения[1619].

Несмотря на растущее напряжение, Вильгельм оставался уверенным в том, что общего кризиса можно избежать. Получив копию текста австрийского ультиматума Белграду, он прокомментировал: «Ну, что тут сказать, наконец-то, это твердое заявление», – Вильгельм, очевидно, разделял широко распространенное в его окружении мнение, что австрийцы в конечном итоге откажутся от противостояния Сербии. Когда адмирал Мюллер предположил, что ультиматум означает неизбежность войны, кайзер энергично возразил. Он настаивал, что сербы никогда не пойдут на риск войны против Австрии. Мюллер истолковал это – как оказалось, правильно, – как признак того, что кайзер был психологически совершенно не готов к военному осложнению и спрячется, как только осознает, что война стала реальной неизбежностью[1620].

Вильгельм вернулся в Потсдам вечером 27 июля. Рано утром на следующий день он впервые прочел текст сербского ответа на венский ультиматум, предъявленный пять дней назад. Его реакция была, мягко говоря, неожиданной. Он написал на своем экземпляре сербского ответа: «Отличный результат для сорока восьми часов [на ответ]. Это больше, чем мы могли ожидать! Но это устраняет всякую необходимость в войне». Он был удивлен, узнав, что австрийцы уже издали приказ о частичной мобилизации: «Я бы никогда не отдал приказ о мобилизации на основании подобного ответа»[1621]. В десять часов утра кайзер отправил Ягову нарочным письмо, в котором заявил, что, поскольку Сербия согласна на «самую унизительную капитуляцию», «все основания для войны теперь устранены». Вместо того, чтобы вторгаться в страну, продолжил он, австрийцы должны рассмотреть вопрос о временной оккупации эвакуированного Белграда как средства обеспечения соблюдения сербами их обещаний. Что еще более важно, Вильгельм приказал Ягову сообщить австрийцам, что таково его желание, что «все причины для войны [теперь] устранены» и что сам Вильгельм готов «выступить посредником для установления мира». «Я сделаю это по-своему, насколько это возможно, бережно относясь к национальным чувствам Австрии и к чести ее оружия»[1622]. Он также письменно сообщил Мольтке, что, если Сербия выполнит свои обязательства перед Австро-Венгрией, основания для войны больше не будет. В течение этого дня, по словам военного министра, он произносил «запутанные речи, которые создавали четкое впечатление, что он больше не хочет войны и полон решимости [избежать ее], даже если это будет означает бросить Австро-Венгрию в беде»[1623].