Сонджу

Будничным тоном, как будто они не виделись всего неделю, Мису сказала:

– Ворот теперь нет. Ты правда чувствуешь себя в безопасности?

– Да, вполне. Не приходится каждый раз ходить к воротам, когда кто-то приходит.

– Это работа служанки.

– У меня её нет. Да мне и не нужно.

Сонджу ожидала, что та будет спорить, но Мису, похоже, наконец смирилась с тем, что Сонджу делает, что ей вздумается. Вместо этого Мису говорила о своих детях и муже. Затем непринуждённо заметила:

– Одноклассники спрашивали о тебе.

Сонджу не стала уточнять, что Мису им ответила. А та не спрашивала о её работе в Зале, но это было неважно. Сонджу сказала:

– Бизнес закрылся, как и планировалось. Я больше не работаю.

Мису тут же выдохнула:

– Ох, это хорошо, – и сразу исправилась: – То есть… с деньгами ведь проблем нет?

– Да, я справлюсь.

– Я хочу, чтобы ты знала: ты моя лучшая подруга.

Занятно, что Мису почувствовала необходимость убедить её в этом, подумала Сонджу. Она так и не поняла, зачем Мису решила встретиться с ней после всех этих лет, но она не зацикливалась на этой мысли: больше это значения не имело.

После долгой летней разлуки Сонджу и госпожа Чхо в течение двух недель ежедневно бродили по улицам, компенсируя потерянное время. Они ходили за покупками, посещали галереи в поисках многообещающих художников, ходили в кино, музеи и книжные магазины. Часто посещали рынок в районе Суннемунгу, где все слои населения смешивались в обилие красок, звуков, запахов и диалектов.

Глядя на товар на прилавках, Сонджу вспоминала японскую оккупацию, войну между севером и югом, революцию и растущую тревогу нации по поводу военного режима, маскирующегося под гражданское правительство. Несмотря на все эти тяжёлые события, страна выжила, как и ожидалось.

Прошло девятнадцать лет после капитуляции Японии, что стало финалом Второй мировой войны и завершило колониальную оккупацию Кореи. На улицах Сонджу видела, как крутятся колёса прогресса: тут и там можно было встретить автомобили, произведённые в Корее. Высотных зданий становилось всё больше. Строились отели. Товары фабричного производства – бельё, повседневная одежда, ткани самого разного цвета и дизайна, – продавались на рынках и в магазинах. Всё больше мужчин и женщин носили одежду в западном стиле. Люди жаждали продуктов из Японии и Америки, если могли их себе позволить. Повсюду были видны следы влияния Америки – не только среди военных, но и в повседневной жизни. Правительство занималось не только репрессиями: оно выполняло своё обещание поднять нацию с колен и превратить её в развитую страну.

Моя дорогая Чинджу!

Я так по тебе скучаю. Не знаю, где ты сейчас живёшь, но мне хотелось бы, чтобы ты жила здесь, в Сеуле.

Недавно я шла по улице в Мёндоне и вдруг почувствовала знакомый запах. Я сразу поняла, что это: на прилавке продавались жареные кузнечики и воробьи. Это напомнило мне, как твоя тётя готовила воробьёв прямо во внутреннем дворе – это была её любимая закуска. Госпожа Чхо сказала как-то, что люди в Сеуле считают кузнечиков здоровой пищей, дающей много энергии. Мясо воробьёв здесь тоже считается деликатесом. Для меня это кусочек Маари.

Я часто думаю о своём времени в Маари. Я узнала там много нового о людях и жизни в целом: жаль, что я тогда не ценила это по достоинству. Меня утешает мысль, что ты сейчас находишься с хорошими людьми, которые искренне тебя любят, но что мне делать с запахом жареных кузнечиков, который я не могу выбросить из головы?

Хотела бы я быть сейчас с тобой. Я скучаю по тебе и по Маари – по месту, где ты родилась.

20 сентября 1964 года

Сонджу шла в кофейню в Мёндоне на встречу с госпожой Чхо. Разноцветные листья падали с деревьев со вздохом смирения. Уличные торговцы жарили на прилавках каштаны и сушёных кальмаров. Проходя мимо, Сонджу вдохнула аромат, подумав о Кунгу и их последней ночи вместе, когда он чистил для неё жареные каштаны. Он сказал тогда, что любит её. Мысли о нём больше не приносили грусти – даже на двенадцатую годовщину его смерти. Иногда она всё ещё говорила с ним вслух, рассказывая, что с ней всё хорошо.