Соотношения сил. История, риторика, доказательство

Прежде в сей области жили варвары, люди совершенно не цивилизованные [un peuple barbare et nullement policé]; лошади, козы, даже свиньи (которые в изобилии водятся в континентальном Китае) здесь встречаются чрезвычайно редко…

Тем не менее, комментируя матрилокальные обычаи Тайваня, согласно которым жених отправлялся жить в дом невесты, де Майя заметил: «их браки отнюдь не варварские» («leurs mariages n’ont rien de barbare»). Он объяснял: невест не продавали, как это происходило в Китае; финансовые соображения, столь важные для Европы, на острове не играли никакой роли; родители не вмешивались в браки детей. Де Майя писал о следствиях матрилокальной системы с большим энтузиазмом: на Тайване дочери очень ценились, поскольку «благодаря им можно было обеспечить себя всем необходимым для старости». В том же письме де Майя сообщал, что недавно на Тайване случилась целая волна бунтов против китайского правительства. Он выказал беспокойство китайскому мандарину, только что назначенному наместником одной из провинций Тайваня:

Он возразил мне с холодностию: «Отец, если эти варвары предпочитают пребывать в своем варварстве, то тем хуже для них; мы стремимся превратить их в людей; ежели они сопротивляются, тем хуже для них; в этом мире нет совершенства».

Иезуит сопроводил эти слова таким комментарием:

Конечно, можно считать сих людей варварами с точки зрения тех норм, что распространены у китайцев; и тем не менее я считаю, что тайваньцы намного ближе к истинной философии, нежели подавляющее большинство самых известных китайских философов[248].

Он пояснял: они беззлобны, любят справедливость, уважают старших, хранят целомудрие и т. д.

«Намного ближе к истинной философии»: эти слова мог бы произнести один из самых известных воспитанников иезуитов – Вольтер. Как отметил Вернер Кеги, Вольтер со своим антиевропоцентричным подходом ко всемирной истории, столь мощно обоснованным в «Essai sur les mœurs» («Опыте о нравах»), был многим обязан иезуитским миссионерам – вернее, добавим, предприятию, инициированному Ле Гобьеном полувеком прежде[249]. Однако теперь речь пойдет не о последователях издателя «Назидательных и любопытных писем», а о его предшественниках.

5

В своем знаменитом опыте «О каннибалах» (I, XXXI) Монтень исследовал амбивалентные значения понятия «варварство». Он заметил, что бразильские туземцы в определенном смысле совсем не варвары, скажем, в их поэтических творениях; или они не такие уж варвары, поскольку не столь жестоки, как цивилизованные европейцы; или же они сущие варвары и дикари, ибо живут в большей близости с природой[250]. Отец де Майя в своем рассуждении о жителях Тайваня, кажется, двигался по тому же затейливому мыслительному маршруту, которым шел Монтень: китайцы играли роль европейцев, а «истинная философия» заменяла собой природу. И это не отдельно взятое сближение. Отрывок из текста Ле Гобьена, от которого мы отталкивались, строится вокруг темы другого опыта Монтеня – «Об обычае носить одежду» (I, XXXVI) – противопоставления наготы и одежды, естественного и искусственного. Еще раз обратимся к словам Юрао:

Они порицают нас за то, что мы не носим одежд. Однако если бы в сем действительно имелась надобность, природа позаботилась бы об этом. Почто навязывать нам одежды, если это вещь весьма праздная? Почто стеснять наши ноги и руки под тем предлогом, что их надобно прикрыть? Они трактуют нас как дикарей, считают нас варварами. Следует ли им верить? Не видим ли, что под личиной просвещения и исправления наших обычаев они развращают нас? Не видим ли, что у нас похищают ту исконную простоту, в коей мы пребывали? Не ведет ли это к утрате нашей свободы, кою должно почитать более дорогой, нежели самая жизнь?