Соперница [litres]

Карлотту охватили сомнения. Инстинктивно она была готова поддержать коллегу. Но настойчивость возмутителей спокойствия заставила ее взять себя в руки: вспомнив, что ненавидит женщину, разрушившую ее жизнь, она, наэлектризованная всеобщим волнением, начала наслаждаться мучениями соперницы.

Выпав из роли, гречанка перестала быть Нормой – она снова стала Марией Каллас, самой прославленной и самой противоречивой в мире дивой. Теперь пела Каллас, а не жрица храма Весты.

И тогда Карлотта вновь стала Карлоттой.

Каллас сражалась достойно. Она с блеском провела финал акта. На последнем аккорде энтузиазм публики достиг апогея: la Divina выиграла партию.

По обычаю солисты вышли на поклон перед занавесом, который приоткрыл рабочий сцены. Мария Каллас появилась рука об руку с Франко Корелли. «Виват! Ура! Браво!» – кричали восхищенные зрители, аплодируя стоя, затем сквозь овацию прорезались шиканье и свист. La Divina поклонилась, лучезарно улыбаясь зрителям.

Внезапно ее лицо застыло, глаза расширились: в первом ряду с правой стороны она увидела Карлотту, которая не аплодировала ей; Карлотта, единственная в партере, все еще сидела на своем месте, скрестив руки, и сверлила ее свирепым, пылающим ненавистью взглядом.

Не выдержав напора, Каллас дрогнула, потом на ее лице вновь появилась трагедийная маска. Певица скрылась за занавесом. Зрители настойчиво призывали ее вернуться на сцену, но она больше не появилась.

Карлотта шепнула соседям, которые топали ногами, скандируя в унисон:

– Бесполезно. Она не вернется.

– Что, простите?..

Карлотта встала и вышла из зала. В фойе она взяла бокал шампанского. Сливки общества постепенно стекались к буфету, чтобы перекусить и обсудить постановку. Никто не заговорил с ней, никто ее не узнал. Но для Карлотты это не имело никакого значения! Она не ощущала унижения, потому что знала то, чего не знали остальные: в этот вечер Каллас больше не сможет петь.

Антракт затянулся.

Все удивлялись, что так долго не дают звонка, жаловались на задержку. Постепенно, исчерпав темы разговора, зрители по собственной воле покинули фойе. Вечер затягивался. Публика начала проявлять нетерпение.

На авансцене над оркестровой ямой появился мертвенно-бледный человек и объявил, что в связи с форс-мажорными обстоятельствами они вынуждены закончить спектакль. Вспыхнули протесты. На него набросились с упреками. Он поспешно удалился. По рядам пробежал слух, что Каллас, укрывшаяся в своей гримерке, заявила, что у нее несмыкание связок, и отказалась возвращаться на сцену. Так вот кто виноват!

Президент Республики спешно покинул театр, приглашенные с глухим ропотом удалились, а заплатившие за билет зрители, выплескивая недовольство, сгрудились на улице у служебного выхода, решив дождаться гречанку, чтобы выразить свое негодование. Назревал самосуд.

Обрадованная Карлотта отправилась домой – понятно, что скандала не будет, поскольку Каллас сможет добраться до отеля «Квиринале»[28] по тайному подземному переходу, известному только певцам. Она лежала, опьяненная сказочными воспоминаниями: свист, возмущенные крики, негодующие вопли, а главное – взгляд, тот взгляд, которым они обменялись, изменивший соотношение сил, насмешливый взгляд, которым Карлотта наградила соперницу: «Ты желала моей погибели? Теперь твоя очередь!» Мысленно она еще раз поблагодарила бабушку за действенность ее проклятия.

В ту ночь она спала сном праведника, в ее случае удовлетворенного мщением.

Эхо этого инцидента, как лесной пожар, охватило всю страну. В мгновение ока скандал приобрел национальный масштаб – Мария Каллас посмела оставить ни с чем президента Республики, который на предыдущей неделе сделал ее кавалером ордена «За заслуги перед Итальянской Республикой»![29] Затем инцидент вышел на международный уровень. Газеты, журналы и телеканалы от Европы до самой Америки раздували скандал, потому что, хотя мало кто помнил имя президента Джованни Гронки, Марию Каллас знали все.

В Риме у отеля «Квиринале» выстраивались толпы жаждущих освистать певицу, на стенах появлялись ядовитые граффити, ходили оскорбительные сплетни: мол, высокомерная Мария Каллас не могла смириться с успехом тенора Франко Корелли, тщеславная примадонна больше не переносит критики, она жаждет бесконечных оваций и восторгов.

В последующих спектаклях партию Нормы исполняла другая певица, Анита Черкетти[30]. Карлотта была бы не прочь воспользоваться возможностью заменить соперницу, но, увы, она по глупости пренебрегла этой партией; кантабиле Беллини, подвижное, с обильной орнаментикой, его мелодии, рассчитанные на долгое дыхание, – все это требовало больше работы, чем оперы Верди или Пуччини, тем более что в «Норме» на фоне редких аккордов оркестра голос звучал практически одиноко. И конечно, в этом репертуарном пробеле была повинна Каллас, а не собственная лень Карлотты: она не могла уделять время романтическому бельканто, чтобы заработать на жизнь, ей приходилось петь партии, которых от нее требовали, – ее ведь не содержит богатый ублюдок!