Сопротивление и покорность

...Сейчас ты где-то ищешь свою часть, и я на­деюсь, что, когда ты в нее прибудешь, тебя уже будут ждать письма; разумеется, в том случае, если номер полевой почты еще не изменился. Вообще говоря, я сегодня собираюсь ограничи­ться только приветом. У меня недостает смелости продолжить свои теологические рассуждения или послать еще стихотворения, ведь я не знаю, най­дет ли тебя полевая почта. Как только я это узнаю, ты получишь продолжение. За твою оцен­ку и критику стихотворения я тебе очень благода­рен. Я довольно растерянно стою перед этими моими новорожденными и не знаю, какие крите­рии к ним приложить.

...Сегодня утром мы пережили самый страш­ный из всех налетов. В моей комнате несколько часов было так темно от дыма, окутавшего город, что я только что свет не зажег. Дома все в порядке, я уже узнал...

Вторично провожу здесь прекрасные и долгие летние дни, и на душе иногда бывает довольно тяжело, но ведь не мы выбираем места, куда попа­даем. И вот приходится то и дело продираться сквозь ничтожные мысли, вызывающие досаду, пока не пробьешься к высоким мыслям, дающим поддержку.

Я читаю сейчас просто великолепную книгу классического филолога В. Ф. Отто (из Кенигс­берга) «Боги Греции», книгу о «мире, вера которо­го вышла из богатства и глубины жизни, а не из ее забот и тоски», как он пишет в конце. Понимаешь ли ты, что эта формулировка и соответствующая манера изложения настолько меня очаровывают, что у меня — horribile dictu! — изображенные та­ким образом боги вызывают меньше протеста, чем иные формы христианской религии? что я почти уверен, что этих богов можно использо­вать на службе Христу? Для моих теперешних тео­логических рассуждений эта книга очень ценна.

Счастье и горе

Счастье и горе, 

мгновенно и мощно постигающие нас, в самом начале 

(как жар и холод при внезапном прикосновении) близки до неразличимости. 

Как метеоры, 

заброшенные из далей Вселенной, 

прочерчивают они свой путь, сверкающие и грозные, 

над нашими головами. 

Постигнутые ими стоят потрясенно 

пред руинами 

их будничного тусклого бытия. 

Величественно, изысканно, разрушающе, покоряюще вторгаются счастье и горе, желанные и нежданные, торжественно 

в жилища потрясенных людей, украшают и облекают постигнутых 

серьезностью и святостью. 

Счастье полно трепета, горе — сладости. 

Нераздельными, мнится, из вечности приходят одно и другое. Величье и ужас на них. 

Люди, кто издалека, кто из соседних мест, сбегаются и, уставившись, глазеют,— 

зависть пополам с боязнью,— на невиданное, где Неземное, 

благословляя кряду и истребляя, 

выводит себя в запутанном — не распутать — 

земном действе. 

Что есть счастье, что горе? 

Лишь время разводит их. Когда непостижимо волнующее, внезапное событие 

обращается в изнуряющую мучительную вечность, когда лишь медленно скользящие часы открывают нам подлинный горя лик, тогда большинство отворачивается с оскоминой, набитой однообразием состарившегося горя, с разочарованием и скукой. 

Это и есть час верности, 

час матери и возлюбленной, 

час друга и брата. 

Верность просветляет всякое горе 

и окутывает его тихо 

мягким, 

неземным сиянием. 

27.6.44 

Хотя я вовсе не знаю, получишь ли ты письмо и когда, я пишу тебе по прежнему номеру полевой почты. Но с продолжением теологической темы лучше повременить, пока не получу от тебя изве­стия. Это относится и к стихам, которые — в особенности последнее, довольно длинное стихот­ворение о впечатлениях, полученных здесь ²⁴ ,— скорее подходят для какой-нибудь встречи вече­ром, чем для долгого путешествия в конверте...