Сorvum nigrum (СИ)

Думаю надо начать с самого начала. С того момента, когда я решил, что не хочу возглавлять орден головорезов, вершителей судеб и далее по списку. Что меня на это толкнуло? Скорее всего, показательная дуэль в стиле Дамблдора и Грин-де-Вальда. Ее мне устроил Николас. Помнишь, я удивлялся, что Воланде-Морт куда-то запропостился? Так вот, все это время он находился в графстве моего деда, где его допрашивали, выуживали из его головы тайные знания, искали крестражи, обезвреживали их и еще Мерлин знает чем занимались. В итоге прямо посреди приема в Министерстве возник Темный лорд и потребовал приватной встречи. Он сыпал угрозами, подкрепляя их заклинаниями. Спектакль получился отменный. Я не ожидал подвоха, поэтому сражался не на жизнь, а на смерть. Лорд пропустил одно из моих заклятий и свалился на каменный пол кучей из костей и плоти. Очевидцы в шоке, я в обмороке.

Эпичная битва добра и зла заняла не больше пятнадцати минут, но писали о ней еще полгода. Меня затерроризировали журналисты, на мои колдографии чуть ли не молились. Тогда я не знал, что все это спектакль, который призван убедить общественность, что я действительного герой, который победит любое зло. На самом же деле Воланде-Морт был марионеткой. Для меня загадка как нужно было обработать лучшего менталиста, чтобы на него подействовал Империус. Николас очень надеялся, что моя победа поможет Вестникам быстрее укоренить свою власть в стране. Однако политическая деятельность довольно быстро стала меня напрягать. Трудно, знаешь ли, судить преступников, участвовать в разработке и принятии законов, трепаться о возвышенном и призывать всех быть добрее, а самому время от времени самым жестоким образом убивать людей.

Жизнь не оставила мне пространства для маневра. Я начал больше пить и пристрастился к наркотикам. Раньше я тоже иногда напивался, но то, что стало со мной через несколько лет после окончания Хогвартса, не поддается описанию. Просто представь, ты возвращаешься домой в субботу после очередного приема немного на веселее и догоняешься уже дома, а просыпаешься в среду. Что с тобой происходило все это время, ты не помнишь, а потом читаешь в газетах о вакханалиях, которые устраивал на улицах и в барах. Николасу это не нравилось. Я привлекал к себе не нужное, не правильное, внимание. Ко мне приставили охрану, которая следила за моим поведением. Скандальные статьи не помогали мне завоевывать авторитет, поэтому карьера в Министерстве резко застопорилась, меня даже понизили. Временно и неофициально, но все же.

Не уверен, но кажется я стал сходить с ума. Мне снились мои жертвы, их образы преследовали меня все навязчивее с каждым днем. Иногда и наяву. Тени загубленных мной душ прятались за углами домов, заборами и лавочками. Они мерещились мне в отсветах фонарей, отражении окон, я замечал их краем глаза, но когда пытался рассмотреть внимательней — они исчезали. От этого я стал пить еще больше, в глубине души понимая, что это не спасет меня, а только усугубит ситуацию. Однако остановиться уже не мог, надеясь, что это все же хоть немножко поможет забыться.

Нимфадора все-таки родила маленького Ремуса младшего и растила его одна, снимая комнатку где-то на границе Лютного переулка. Я предлагал жить в доме Блэков, но она всегда была упертой и отказалась. Когда я видел ее, то не мог сдержать в себе тот ужас, который рвался наружу. За плечом Доры я замечал бледную фигуру ее мужа. Ночами мне снились его желтые глаза, глядящие на меня с укором и облегчением одновременно. Как и обещал, я отослал воспоминания Люпина его жене, однако остальные разбил. Когда после очередной попойки я пришел в себя, то лишился дара речи от того, что натворил: кабинет представлял из себя кучу мусора. Склянки с воспоминаниями были разбиты, а омут памяти расколот на несколько частей. Массивная подставка под артефакт пробила стену насквозь, а письменный стол, который так мне нравился, был превращен в щепки. На единственном уцелевшем морском пейзаже жались друг к другу люди с прожженных портретов. Миссис Бун сказала, что из кабинета я не выходил больше суток, но никакого шума она не слышала, пока я не пробил подставкой стену.