Социализм. Некоторые вопросы теории

При анализе внутренних процессов совершенно справедливо Троцкий во главу угла ставил влияние и роль номенклатуры (именуемой им “бюрократией”). Сам в свое время являясь видным представителем этой социальной группы, он знал, о чем говорил, и его свидетельство здесь имеет для нас сейчас чрезвычайно важное значение. Но видя и показывая всевластие “бюрократии” во всех областях жизни нашей страны, Троцкий, тем не менее, не соглашается с ее определением в качестве класса, даже класса “государственной буржуазии”, ибо она не имеет “ни акций, ни облигаций. Она вербуется, пополняется, обновляется в порядке административной иерархии, вне зависимости от каких-либо особых, ей присущих отношений собственности. Своих прав на эксплуатацию государственного аппарата чиновник не может передать по наследству. Бюрократия пользуется привилегиями в порядке злоупотребления” (с.207). Об “особых отношениях собственности” мы еще будем говорить. А коль скоро Троцкого так волнуют проблемы наследования, то вспомнил бы хотя бы “первое сословие” феодального общества в Западной Европе – церковную иерархию, отличающуюся практически всеми теми же чертами, и тем не менее являвшуюся вполне “законной” частью господствующего класса. А здесь вообще особый случай – речь-то идет о социализме! Сам же Троцкий признает, что в данном случае имеют место “величайшие отличия. Ни при каком другом режиме, кроме советского, бюрократия не достигала такой степени независимости от господствующего класса” (с.206). Ладно, “степень независимости” велика, “акций и облигаций” нет, но все же господствующая социальная группа существует и, если это не фикция, то каким-то способом она же осуществляет свое господство? А Троцкий вдруг говорит о “диктатуре пролетариата”!

Уж коль из всего сказанного о всевластии номенклатуры делается столь неожиданный вывод, то тут бы и рассмотреть этот важнейший момент, т.е. показать реальные механизмы такой странной “диктатуры пролетариата”. Но в отличие от “покорных профессоров” (с.66), занятых идеологическим обеспечением господства номенклатуры, Лев Давидович еще не совсем потерял научную совесть, видимо, ему просто стыдно говорить то, что придется сказать в этом случае. Однако и уйти от ответа также невозможно. Поэтому он только как-то скороговоркой, походя отмечает, что “бюрократия” “все еще остается орудием диктатуры пролетариата” – правда, только “одной стороной”. Какой же? Оказывается той, что “вынуждена защищать государственную собственность как источник своей власти”! (с.207). А почему бы и не защищать? Номенклатура была не “вынуждена”, а заинтересована это делать. Ведь сам же Троцкий всей своей книгой показывает, что “бюрократия” вполне могла сказать: “государство – это я!”. И дело не только в “бюрократической” (политической) власти, а во вполне определенной экономической, доходящей до социальной дифференциации: “Неограниченная власть бюрократии является не менее могущественным орудием социальной дифференциации. В ее руках такие рычаги как заработная плата, цены, налоги, бюджет и кредит” (с.113). При наличии таких “рычагов” стоит ли говорить о каком-то “злоупотреблении” привилегиями? Какие еще “акции и облигации” нужны для осуществления экономической власти и “законного” пользования ее плодами? И если это – единственная “сторона”, которой “бюрократия” “все еще” является “орудием диктатуры пролетариата” – бедный “диктатор”! У него-то – никаких “рычагов”, кроме собственной рабочей силы. Слабоват рычаг, коль скоро, по мнению Троцкого, “наемный труд не перестает и при советском режиме нести на себе унизительное клеймо рабства” (с.214-215). “Рабства” у кого? Да все у той же “бюрократии”, больше не у кого, коль скоро “советский Термидор” принес “бюрократии полную независимость и бесконтрольность, а массам – хорошо знакомую заповедь молчания и повиновения” (с. 89). “Бюрократия” – орудие диктатуры ей же “молчаливо повинующихся рабов”! Большего издевательства не только над научным анализом, но и над обыкновенным здравым смыслом придумать невозможно.