Совдетство. Узник пятого волнореза

Пока рассаживались и накрывали поляну, сестры Бэрри, перебивая друг друга, делились фантастическими впечатлениями. Дело было так. Приехав в Литфонд к Ежову и выпив привезенное с собой шампанское, они пошли гулять по округе и на спецпляже Дома творчества кинематографистов, расположенного сразу за пансионатом «Правда», увидели, вы не поверите, загорающую Людмилу Гурченко собственной персоной.

— Ну и как она? — спросила казачка.

— Купальник — застрелиться и не жить! — вскричала Римма. — Карден как минимум!

— Купальник к коже не пришьешь, — пожала плечами тетя Валя. — Сама-то как?

— Никак, — ответил за сестер Петр Агеевич, — смотреть не на что. А без макияжа лица как будто бы и нет. Прошел бы мимо — не понял, кто такая. Это Инна, глазастая, узнала и чуть в обморок не хлопнулась. «Карнавальная ночь» — ее любимая картина!

— О! — застонала та в знак согласия.

— Актеров в жизни вообще лучше не видеть, — вздохнула Римма. — Одни разочарования.

— А как Ежов? — спросил Башашкин. — Не забронзовел?

— Валентин Иванович? О, тот еще ходок! — воскликнули барышни.

Погуляв по окрестностям, они зашли пообедать в ресторан на берегу озера. Сидя за столиком у перил, можно было видеть, как внизу, извиваясь, плавают рыжие водяные змеи, хватая зазевавшихся рыбешек.

— Видел! — закивал мой друг. — Жуткие твари!

— Но шашлык и люля-кебаб там отменные! — сообщил Добрюха.

— А мороженое на зубах скрипит, — наябедничала Римма.

Потом Ежов, знающий толк в натуральных продуктах, отвел их к старому абхазу, который продавал настоящую домашнюю изабеллу, они основательно затарились и долго сидели на балконе люкса, глядя на синее море, пили вино, закусывая ставридой, которую Валентин Иванович ловит с пирса на японский спиннинг и сам же коптит. А еще сценарист кормил гостей крабами.

— Тоже сам ловит? — ревниво поинтересовался я.

— Нет, из Москвы с собой целую коробку консервов привез, — объяснил снабженец. — Он с Соколовым дружит.

— Соколов?

— Директор Елисеевского гастронома.

— О!

Кроме того, лауреат Ленинской премии играл гостям на балалайке, пел лихие частушки и рассказывал разные смешные байки из своей бурной творческой жизни.

— Мне больше всего понравилась история, как снимали фильм про гарем! — вскричала Римма.

— Про гарем? — удивился Башашкин, следивший за новинками кино. — Что-то не слыхал…

— Так его же еще не досняли, — объяснила Инна. — Валентин Иванович сказал: если бы он встретил нас раньше, обязательно порекомендовал бы Мотылю на роли жен главного басмача.

— Какой еще Мотыль? — удивилась Нинон.

— Это такая смешная фамилия у режиссера.

— Но вы же не актрисы! — ревниво удивилась Лиска.

— Без разницы. Они там по сюжету все время в парандже ходят! — пожала плечами Инна. — А потом, в самом конце, открывают лица…

— Я думаю, мы бы подошли… — без ложной скромности сообщила Римма.

— Не сомневаюсь! — кивнул Добрюха.

— Петр Агеевич, что за история с гаремом? Поделись! — попросил Башашкин.

И снабженец, чокнувшись с обществом, заговорил тем же тоном, что и ведущий «Кинопанорамы» Шнейдеров. Оказывается, Ежов сочинил сценарий под рабочим названием «Пустыня». Ему, правда, пристегнули соавтора некого Ибрагимбекова, якобы специалиста по Востоку, но оказалось, тот ни хрена не знает ни про басмачей, ни про Среднюю Азию. А сюжетец занятный: во время Гражданской войны, отступая, богатые бандиты бросали где попало своих жен, которых потом молодой советской власти приходилось спасать и перевоспитывать в свободных тружениц Востока. И вот один бывалый красноармеец получает приказ вывести в безопасное место гарем главаря местной банды Черного Абдуллы. И начинаются опасные приключения, с погонями, перестрелками, переодеваниями… Роль Бывалого предназначалась Георгию Юматову.

— Ах, Юматов! — воскликнула тетя Валя. — Какой мужчина!

— Да брось ты! — не согласилась Нинон. — У него на роже будто горох молотили.

— Дайте же послушать! — взмолилась Карина.

Но артист Юматов спьяну подрался в Доме кино, и ему так намяли лицо, что в ближайшие время он мог бы играть только гражданина, жестоко пострадавшего в дорожно-транспортном происшествии. И тогда решили взять другого актера.

— Какого? — спросила Лиска, собиравшая фотографии артистов.

— Не помню точно. Кузнецова, кажется…

— Который в «Жалобной книге» снабженца играет? — уточнил Батурин.

— Точно, точно, мой коллега, — закивал Добрюха.

На роль революционно настроенного дехканина позвали Спартака Мишулина.

— Карлсона? — удивился я.

— Его самого. На роль таможенника взяли Луспекаева.

— Так он же без ног! — удивился дядя Юра.

— То-то и оно! — подпрыгнул на стуле Петр Агеевич.

В общем, в прошлом году начались съемки, но все как-то через пень-колоду. Да и с финалом ясности не было, мрачный получался, без здорового исторического оптимизма: шляется какой-то горемыка с гаремом, куда, зачем, почему — не ясно. А искусство должно звать и бодрить. Сизов уже хотел закрыть картину…

— Кто хотел?

— Директор «Мосфильма».

— А-а-а…