— Ничего. Привет семье!
— С них, кобелей, всё как с гуся вода. Уши заткнули! — рявкнула хозяйка, заметив, что мы с Мишаней слушаем раскрыв рты.
— Ладно, Нин, сама виновата, знала, что дети бывают.
— А с этим-то что будешь делать? — Она кивнула на ее живот.
— Не решила… Недели две в запасе есть… Может, и оставлю. Не девочка — пора уж.
— Ну, присядем, подруга, на дорожку!
Они устроились на лавке и замерли, словно отсчитывая про себя ровно столько секунд, сколько положено по примете, чтобы путь был легким. Потом они разом встали и пошли к калитке:
— Напиши, как устроишься.
— Ладно.
— Мишка, бросил бы ты свою шарманку и помог тете Неле чемодан до вокзала дотащить!
— Мне двор велели мести.
— Ну, смотри, поганец, а то я пироги поставила.
— Ладно, давайте…
Женщины обнялись, почеломкались и прослезились.
— Догулялась, шалава! — бурчал обжора, волоча чемодан и, судя по интонации, повторяя слова Машико.
…Я взял с собой ласты, маску, трубку, пику и на всякий случай захватил садок, надел красную майку, так как свежие царапины на спине и животе побаливали. По тому, как из-за заборов глядели на меня, здороваясь, соседи, стало ясно: весть о вчерашнем происшествии до них еще не докатилась, и только старик Овас, сватавшийся в молодости к старухе Асмик, мне подмигнул, но вроде бы без всякой задней мысли, а так, из предсмертного озорства. Настроение улучшилось. Я спустился с пригорка и пошел вдоль железной дороги. На шпалах стояли голые по пояс работяги и, сострадая, смотрели, как Диккенс, бугрясь могучими мышцами и багровея от натуги, подтягивает метровым ключом гайки на стыках рельсов. Стараясь остаться незамеченным, я перебежал пути, а потом и шоссе, дождавшись безопасного промежутка между машинами с генералиссимусами на лобовых стеклах.
До укромного пляжа было недалеко, примерно с километр, я шел вдоль сплошных заборов. По их качеству легко определить благосостояние обитателей. Кое-где на выставленных за калитку табуретках стояли пустые стеклянные банки и граненые стаканы, что в переводе на русский язык означало: здесь можно купить домашнее вино как для немедленного употребления, так и навынос. На тот случай, если кто-то при исполнении спросит, почему в нарушение закона хозяева торгуют самодельным алкоголем, наготове ответ: речь только о молоке или мацони, всего-навсего. Хотя кто спросит? Тут нет советской власти.
В одном месте я даже остановился, чтобы полюбоваться новыми железными воротами, увенчанными двумя железными голубками, напоминавшими скорее летающих ящеров. Когда скошенные створки сходились, птицы, витиевато сваренные из толстой проволоки и выкрашенные в белый цвет, соприкасались клювами, точно целовались. По запахам, доносившимся из глубины дворов, можно было определить, что там сегодня готовят на обед. За новыми воротами в глубине тенистого сада явно варганили плов, и я пожалел, что отдал вермишель ненасытному Мишане.
К Голому пляжу вела грунтовка, терявшаяся в зарослях, как в зеленом тоннеле. Машины с трассы к воде здесь спускались нечасто, поэтому между колеями виднелась жухлая травка. По бокам росла ежевика, но доступные спелые ягоды были обобраны, а лезть в колючки я не решился, хватит с меня ободранных живота и спины. Берег здесь неудобный для купания, кругом здоровенные ноздреватые камни, белесые коряги, выброшенные штормом вместе с самым неожиданным мусором, вроде абажурного каркаса с остатками оранжевой ткани. Местами из недр выпирают бугристые отроги, похожие на хребты чудовищ, зарывшихся в гальку. Из воды тоже торчат скалы, напоминая шипастые панцири доисторических монстров. Чтобы без вреда зайти в море, от кустов заботливые нудисты выложили из плитняка две дорожки, ведущих к воде.
Сегодня на Голом пляже никого. Я разделся в укромном месте, с краю, за скалой, уходившей в море, там, кстати, тоже имелась удобная тропка из плоских камней, но о ней мало кто знал. Вода здесь чистейшая, не замутненная барахтаньем распаренных на солнце тел и не разбавленная курортной мочой, хотя, думаю, слухи о ее небывалой концентрации у Черноморского побережья Кавказа сильно преувеличены.