Совдетство. Узник пятого волнореза

— Да ты что! — Она аж порозовела от приобщения к тайне. — Я так и знала! Он их прирежет!

Догнав Батуриных, мы увидели на насыпи среди железнодорожных рабочих Диккенса, он орудовал все тем же огромным гаечным ключом, и, посовещавшись, пришли к выводу, что ему надо сообщить о случившемся, так как похищены не посторонние лица, а курортники, снимающие койки у его снохи, а значит, в случае чего и ему придется отвечать по закону.

— У невестки, — поправила тетя Валя.

— Какая теперь разница! — махнул рукой Башашкин. — А он ей тогда кто?

— Деверь.

— Как ты все это помнишь!

Мы отозвали Тиграна в сторону и, понизив голос, поведали ему о несчастье, причем детали похищения красочнее всех описывала Лиска, мне даже стало досадно, ведь можно подумать, это она, а не я, подсмотрела преступление, рискуя жизнью. Пришлось, чтобы восстановить справедливость, вынуть из мешка и предъявить Иннину босоножку. У деверя от ужаса бакенбарды встали веером, он даже понюхал плетеную туфельку, словно собирался взять след. И вот уже впятером мы помчались на улицу Орджоникидзе. Впереди несся, прихватив свой тяжеленный инструмент, Диккенс, которого в этой истории, по-моему, больше всего грела возможность по уважительной причине вновь предстать как ни в чем не бывало перед казачкой, поставившей вроде бы точку в их отношениях ударом медного таза по голове.

Под виноградным навесом Машико, Нинон и Карина утешали Давида, узнавшего об отъезде Нелли. Он был так растерян, словно обнаружил на месте своего продмага котлован с лягушками. Губы дрожали. В воздухе пахло коньяком и валерьянкой. Казачка в момент нашего появления горячо объясняла ему: если он хочет иметь гарем, то лучше переехать в Среднюю Азию, а здесь, у нас, мужику по закону полагается только одна баба. Надо выбирать! Видимо, в наших лицах было что-то необычное, зловещее, поэтому Нинон сразу замолкла, все трое с тревогой уставились на нас, и только несчастный завмаг смотрел в пространство зрачками, неподвижными, как шляпки вбитых гвоздей. Башашкин толкнул меня в бок, и я молча выложил на стол все, что осталось от бедной Инны.

— Мурман? — дрожащим голосом спросила Машико и приготовилась заплакать. — Я же их предупреждала…

— А шлёпку где нашли? — уточнила Нинон.

— На Голом пляже, — выпалила осведомленная Лиска. — Их избили и увезли на двух «Волгах»!

— На «Волге» и «газике», — скромно поправил я. — Надо в милицию заявить!

— Ну какая милиция, Юрастый, — вздохнула казачка. — Жаль, конечно, Агеича, хороший был дядька, добрый…

— Да, таких квартирантов теперь днем с огнем не сыщешь, — согласилась вдова, сняла свои толстенные очки и вытерла слезы концом черного платочка.

— Сестры Бэрри — тоже неплохие девушки, — добавила тетя Валя. — Шалопутные, но это по молодости. Им бы еще жить да детишек рожать…

— А их-то за что? — горестно воскликнула сердобольная Карина.

— Они свидетельницы, — вздохнул Башашкин. — Куда ж их теперь девать?

— Говорила я этим дурехам, если с Мурманом спутались, хвостом уж не вертите! Сидите смирно. Он же от ревности бешеный, я знаю… — вздохнула Машико.

— А что с магнитофоном? — деловито спросил Мишаня, он подкрался и слушал наш разговор.

— Его больше нет, — скорбно ответил я, — разбили вдребезги, всё в разные стороны разлетелось…

— Неужели ничего нельзя сделать? Это же зверство, средневековье! — всхлипнула Карина. — Закончу училище и в Россию уеду. Не буду я тут жить, не буду!

— Сначала закончи!

— Я с ним поговорю… — вдруг тихо и мужественно произнес Диккенс, молчавший до сих пор.

— Сиди уж, витязь в козлиной шкуре! — нахмурилась Нинон. — Сам хочешь без башки остаться?

— Тигран, не дури! — поддержала Машико.

— С каких это пор, Нина Егоровна, вас стала беспокоить моя голова? — гордо спросил смельчак, и все посмотрели на шишку, синевшую на его загорелом лбу.

— А если собрать и склеить? — спросил Мишаня с набитым ртом.

— Ты что жуешь, поганец? — воскликнула его мать.

— Сулугуни.

— С ума сошел! Я же Агеичу купила! — ахнула она.

— Ему теперь не надо… — рассудительно ответил обжора.

Потом все вместе инструктировали Диккенса, что и как следует говорить Мурману, если, конечно, похищенные еще живы. Добрюха — надо обязательно сказать — большой человек в Москве, и его исчезновением может заняться КГБ, а с этой организацией шутки плохи. Тут никакое родство с Гурамом не прокатит.

— Не смешите мои тапочки! Мурман не дурак, — усомнилась Нинон. — Большие люди на Госдаче отдыхают, а не в частном секторе. Они совсем другие. Я-то знаю, видела, я за ними грязь вожу…

— Может, намекнуть Мурману, что кто-то видел, как он увозил Агеича и девушек? — предположила Машико.

— Кто видел? Зачем? — Я похолодел, вспомнив злоключения мальчика Тото.

— Нельзя про это, докопаются, узнают… — отвергла предложение тетя Валя. — Я перед сестрой за Юрку отвечаю! Ни слова!

У меня отлегло от сердца.

— Ты вот что, Тиграша, скажи ему, — посветлела лицом вдова, — что у них ничего такого не было, просто по-соседски время проводили, дурачились — курорт как-никак. Я могу подтвердить, что сестры заманали всех, спрашивали, когда Мурман вернется, когда прилетит?