Совдетство. Узник пятого волнореза

Дальше начинались заросшие уступы предгорья. Вдруг в темноте послышался треск кустов и донеслись крики, нам навстречу скакали еле различимые тени, кто-то бежал сломя голову сквозь дебри. Через миг прямо нас вылетел из мрака ошалевший Ларик. Железный Дровосек крепко схватил его за руку, крикнув:

— А ну стой!

Остальные, почуяв засаду, взяли левее и скрылись на другом берегу реки, которая появлялась под ногами внезапно, как ступени эскалатора в метро. Гнаться за мерзавцами не имело смысла, да и некому, они бросились врассыпную, натыкаясь на колючки, бранясь и взвизгивая.

Вид у пойманного Ларика был тот еще: лицо перепуганное, рубаха разодрана, на щеке кровавые царапины, по всему, мой друг продирался, не разбирая пути.

— Где она?

— Там! — махнул он рукой.

— А Гога?

— Там…

— Что вы с ней сделали?

— Не знаю… — зарыдал юный князь. — У него перо…

— Что-о? С тобой я еще разберусь! — пообещал лесоруб и ускорил родственничка таким тумаком, что пинок, полученный мной вчера от рассерженного Башашкина, выглядел отеческой лаской.

Грузин первый сорт полетел кубарем, вскочил и умчался. А мы через пару минут выбежали на поляну и увидели жуткое зрелище: Тамара прижалась спиной к стволу ветвистого дерева и держала обеими руками над головой здоровенный камень. Напротив нее, раскинув руки, словно играя в жмурки, топтался Немец, в кулаке блестел нож. Анзор метнулся к нему, молниеносно схватил запястье и вывернул так, что тот закричал от боли, а выкидушка, звякнув, упала на землю. Затем Железный Дровосек всадил Гоге под дых такой апперкот, что гад рухнул, скрючившись, попытался встать, но тут из темноты, хромая, выбежал Михмат и рубанул его по спине кием, как шашкой. Пижон отключился.

— Где Зоя? — заорал отчим, уставившись на Тамару. — Куда ее дели?

— В кино… — всхлипнула ударница, продолжая держать бульник над головой. — Она не пошла… Я пошла…

— Что они тебе сделали? — Анзор посмотрел на ее порванное голубое платье в оборочку.

— Ничего… Только хотели… Но я… я… — Она зарыдала.

— Тихо, тихо, глупая! — Железный Дровосек подошел к ней и бережно вырвал каменюку из оцепеневших пальцев, выбросив в темноту. — Зачем же ты с ним поперлась, дуреха? Он же больной!

— Я думала, он нормальный… А он, он…

— Фашист он! Как же ты от них отбилась?

— А ты ее подачу видел? — нервно засмеялся Михмат. — Шпана-то, не пойму, чего испугалась?

— Я сначала думала, он один… потом их заметила… — лязгая зубами, сбивчиво объясняла Тома. — … оттолкнула… ударила… схватила камень… а он нож достал и крикнул им, что сам меня прирежет, но потом каждый тоже должен пырнуть…

— Ясно, кровью хотел повязать, гнида. — Анзор с размаху врезал ногой под ребра зашевелившемуся Гоге. — Ну, для этого у них, сопляков, еще кишка тонка, хотя… Ладно, пошли домой, ты вся дрожишь. — Железный Дровосек накинул на нее свой выходной пиджак.

— Надо в милицию… — пролепетала ударница.

— Прямо туда сейчас и пойдем, — подтвердил электронщик. — Я когда к вам бежал, мне пацан ободранный попался, увидел — и сразу в кусты. По-моему, он из тех, что на меня возле бильярдной напали. Одна шайка! Всех теперь возьмут!

— Не надо, Матвеич, ни в коем случае никакой милиции! Хуже будет, — очень серьезно попросил лесоруб. — А ты, дуреха, скажи спасибо Юрастому, а то бы…

— Да что у вас тут — коза ностра, на самом-то деле? — возмутился Михмат.

— Не знаю, что это такое, но здесь без лягавых разбираются…

В это время Немец застонал, приподнялся на локтях, помотал головой и проныл:

— Вам всем писец! Мурман вам кишки выпустит…

— Это он тебе, гаденыш, морду в жопу превратит за то, что на девчонку с пером попер! — ответил Железный Дровосек. — Ну, если говорить можешь, значит, сам доползешь… — С этими словами он подобрал с земли нож, умело сложил и сунул в карман.

44. Кавказское гостеприимство

Мы двинулись в обратный путь. Михмат совсем расхромался, а Тамара, очнувшись от нервного столбняка, плакала, ее бил озноб, ткачиха, захлебываясь, снова и снова рассказывала, как Зоя в последний момент наотрез отказалась идти с Гогой в пещеру, осталась в кино, а она, идиотка, пошла вместо нее, как подруга ни отговаривала. На ударницу будто помутнение нашло, ведь ее с самого начала грызла зависть, что за москвичкой ухлестывает такой парень, обходительный, модный, остроумный, комплименты говорит, руку целует, мороженым угощает. В Орехове-Зуеве таких днем с огнем не сыщешь. Завидный кавалер ждал в беседке с шампанским, а когда увидел ткачиху вместо студентки, переменился в лице и сказал сквозь зубы: «Ну что же, сама напросилась…» — и открыл бутылку так, что ударила вверх пена…

Потом девушка, рыдая, сбивалась и начинала всё сначала. Анзор гладил ее по растрепанной голове и успокаивал, объясняя, что здесь, на Кавказе, не все такие, а мерзавцев везде хватает, уж он-то повидал всякое на северах.