Совдетство. Узник пятого волнореза

Стараясь не попадаться никому на глаза, мы сначала зашли к Сиропчику, бросили в окно инжир, а это означало, что за калиткой его ждут друзья. Он вышел и обомлел:

— Где вы были, идиоты? Тут все с ума посходили! Милицию на ноги подняли! Водолазов вызывали! А что у вас в мешках?

— Тихо! — оборвал я. — Где мы были, там нас нет. Сделаешь вот что…

Короче, Сиропчик бегом отправился к Суликошвили, где, изображая смятение, сообщил, будто десять минут назад видел нас возле вокзала. Конечно же, вся орава, включая жующего Мишаню, подхватилась и с криками бросилась на поиск пропащих, а когда они, без толку пробегав час, вернулись, то обнаружили дивную картину: весь стол под виноградным навесом завален сокровищами, а мы с Лариком задумчиво склонились над шахматной доской. Я как автор идеи играл платиновыми фигурами, он — золотыми. Воцарилось молчание.

— Ёпрст… — наконец вымолвил Башашкин.

Сандро нехотя опустил заряженное ружье, нацеленное на шалопутного сына. Сестры Бэрри схватились каждая за свое сердце. Даже небедный Добрюха крякнул, Лиска бросилась примерять сережки с изумрудами, Карина — браслет, а Мишаня, разумеется, попытался стянуть золотую монету, но получил по рукам. Я выбрал самый красивый перстень с шестикаратным бриллиантом, чтобы подарить при встрече Зое…

Собственно, на этом я и хотел закончить мою фантазию и вернуться к чтению Марка Твена, однако призадумался. А что бы мы стали делать, случись такое в жизни, с добытым кладом? Том и Гек положили деньги в банк — и дело с концом. Но мы-то живем не в Америке, где правит чистоган, а в государстве рабочих и крестьян. Большая разница! Куда девать эту груду драгоценностей? Понятно, такое событие долго в секрете не утаишь, узнают соседи, увидит через забор тетя Бела, явится милиция и все конфискует. Хотя по закону четверть клада, если его добровольно сдать казне, оставляют тому, кто нашел. Про это и кино есть. Двенадцать с половиной процентов на брата, не так уж и плохо, пусть даже нашу находку оценят по минимуму, как в букинистическом магазине старую книгу, которую я обнаружил на помойке.

Но как говорит Башашкин, с советской властью в очко лучше не играть. Мы пойдем сдадим, а они там скажут: эти ценности принадлежат государству, так как жадные монахи скопили сокровища, торгуя опиумом для народа, а потом утаили от пробудившихся масс. А значит, мы с Лариком всего-навсего вернули богатства настоящим хозяевам, за что, пацаны, особое спасибо! Вот вам почетные грамоты с профилем Ильича, а теперь выверните карманы: не зацепилось ли в них что-нибудь ненароком, как в том худфильме про клад, найденный экскаваторщиком. И досвидуся! Нет, сдавать сокровища нельзя. Зря мы, что ли, молодыми жизнями рисковали! Я возмутился так, словно лежал не с ожогами, а с ободранной спиной после скитаний по тесным норам Иверской горы.

Хорошо — не отдали. Что дальше? Как использует свою долю Ларик — его дело. Может, Суликошвили всей семьей рванут с сокровищами в Турцию на фелюге. Именно так поступил год назад, проворовавшись, директор цитрусового совхоза «Светлая даль», о чем писали даже в местных газетах под рубрикой «Из зала суда». Взрослые эту историю горячо обсуждали. Мурман, знавший лично беглеца, качал головой и называл бывшего дружка бараном. В нейтральных водах пограничный катер перехватил нарушителя, и вскоре суд приговорил его за измену Родине и хищения в особо крупных размерах к расстрелу, а в гробу, как уверяет все тот же Башашкин, карманов нет. Жизнь дороже любых денег, и люди, которые «гибнут за металл», мне совершенно не понятны.

Поразмышляв, я пришел к решению в большом чемодане перевезти золото в Москву. Конечно, бдительные пассажиры могут заметить, что багаж слишком уж тяжелый, но есть правдоподобное объяснение. Однажды я покупал на Птичьем рынке мелкую гальку для аквариума — по пять копеек за граненый стакан. Дороговизну продавец объяснил тем, что возит товар с Черного моря из Туапсе. Если спросят, скажу: грунт для подводных растений. Правдоподобно. Ладно, привез. Где спрятать? В нашей комнате нельзя, вредитель Сашка тут же найдет и потащит какой-нибудь браслет с рубинами в детский сад — похвастаться. Что дальше — понятно. А вот на чердаке нашего общежития можно так схоронить — никто не сыщет, там у нас филиал Бермудского треугольника. Дядя Витя Петрыкин, которому жена не выдала на лечение организма, в тоске пошел отсыпаться на чердак и обнаружил там непочатую бутылку водки с горлышком, залитым сургучом. Когда он вынес запыленную находку на свет божий, пенсионер Бареев ахнул:

— Полурыковка! Она, она, родимая! Довоенная!

Петрыкину пришлось с ним делиться, но наладчика Чижова, набивавшегося третьим, они отвергли: водка оказалась слабая, всего тридцать градусов. Полурыковкой, как разъяснил Бареев, ее назвали не зря: председатель Совнаркома Рыков, любивший заложить за воротник, сам-то употреблял 60-градусную, а для народа разбавляли вдвое. Справедливый Сталин, как узнал про такое безобразие, велел Рыкова расстрелять, а родимая с тех пор стала крепкой, как советская власть, — сорокаградусной.