Совдетство. Узник пятого волнореза

Понятно, что дружба с какой-нибудь девочкой когда-нибудь закончится поцелуйными всхлипами, задыхающимся шепотом, скрипучей возней на кровати и странным испуганным вопросом: «Ты ушел?» Но все это прежде рисовалось мне далеким взрослым будущим, несбыточным, как коммунизм, чем-то, почти не имеющим отношения к тем девочкам, девушкам и женщинам, которые меня окружают. И вдруг мой ровесник Ларик, изнывшийся во время похода за сокровищами, уже делает «это», причем не впервые, да еще в коллективе…

— Эта дура после Гоги хотела встать, — раздувая ноздри, рассказывал он, — а я говорю: «Лежи, сука, зарежу, как овцу!» Лежала, не пикнула…

— Врешь!

— Пошли с нами — сам увидишь!

Не переставая ни на минуту думать о том, что рассказал мне Ларик, я проглотил «Приключения Гекльберри Финна». Занятная, местами захватывающая история. Как все-таки нелегко приходилось тогда в Америке детям и подросткам, но особенно черным невольникам! У нас в ту пору тоже было крепостное право, и разные там самодуры, вроде Салтычихи и Троекурова. Я стал фантазировать, что живу не при советской власти, а в далекие времена помещичьего произвола и, не желая дальше быть чьей-то собственностью, поднимаю, как Дубровский, народное восстание, но в отличие от Пугачева не вешаю эксплуататоров, а перевоспитываю их трудом. Кроме того, всю землю я бесплатно раздаю тем, кто ее обрабатывает, объявляю восьмичасовой рабочий день, оплачиваемый отпуск, декрет, бесплатное лечение и всеобщее обязательное образование, после чего царю остается только бежать за границу, что он и делает. Я въезжаю на белой «Волге» в Спасские ворота как победитель, услужливые камергеры показывают нашей делегации достопримечательности Кремля. Хотя мне уже довелось там побывать: профком устраивал массовку для работников Маргаринового завода, — я внимательно слушаю, киваю, а когда мы подходим к Царь-колоколу, строго спрашиваю:

— Неужели нельзя починить, наконец?

— Невозможно.

— Попытка не пытка, как говаривал Лаврентий Павлович, — повторяю я любимую присказку Башашкина. — Распустились при самодержавии! И что еще за Царь-колокол? Вождь-колокол! Ясно?

Вскоре целехонький «Вождь-колокол» вызванивает на всю трудовую Москву «Интернационал».

В разгар моих мечтаний в комнату зашел озабоченный дядя Юра, чтобы взять полотенце.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

— В Белфасте стреляют.

— Кто?

— Ирландцы. А ты чего такой красный? Опять температура?

— Вроде нет… — отозвался я, смекнув, что, воображая себя вожаком народных масс, раздухарился и разрумянился.

— Ну, как Марк Твен? — спросил Батурин, кивнув на обложку. — Хорошую книжку дядька тебе подарил?

— Зэкэнскую!

— То-то! Ну, выздоравливай, племянничек, а мы пойдем сплаваем в Турцию и обратно.

Книжка, нет слов, классная, но местами очень грустная. Смешных жуликов Короля и Герцога мне было жаль до слез, когда мстительные горожане, улюлюкая и колотя в кастрюли, тащили их по улице верхом на шесте, вымазав дегтем и вываляв в перьях. Это у них называется «суд Линча». Как так можно? Страшная страна! Ну, не понравился вам спектакль, забросайте плохих актеров тухлыми яйцами — и дело с концом. Зачем же убивать? У нас, если человек оступился, он предстает перед народным судом, который обычно возглавляет пожилая женщина с лицом строгой, но доброй учительницы. И нередко провинившегося отдают на поруки коллективу. А что значит «верхом на шесте», я вообще не понял. Но даже у Твена при всей жестокости тамошних нравов нет и в помине, чтобы какую-нибудь юную леди или даже простолюдинку заманивали в чащу и там поочередно «харили». Возможно, когда переводили на русский язык, такие эпизоды на всякий случай изъяли, сократили, как вырезают из зарубежных фильмов «откровенные сцены». Может, и правильно, ведь книга — учебник жизни! Эти слова Горького написаны на стене в нашем кабинете литературы. Зачем учить молодежь плохому?

Но финал приключений, как и положено, счастливый. Хотя с другой стороны… Закончилось вроде все хорошо, но это по американским понятиям: Джим сообщил Геку, что за свои деньги, шесть тысяч долларов, хранящиеся у судьи Тэтчера, он может не беспокоиться, так как Финна-старшего, грубого и жадного, на свете больше нет, его труп, оказывается, лежал в домике, плывшем вниз по Миссисипи. И у парня сразу отлегло от сердца. Ничего себе счастливый финал! Во-первых, у главного героя умер отец, какой-никакой, а папа! Когда у нас в общежитии наложил на себя руки, а точнее, повесился наладчик Чижов, всем осточертевший своими пьяными скандалами, его жена и дочка убивались так, словно умер Ленин. Во-вторых, сумма-то не такая уж большая, чтобы безоблачно жить до пенсии. Башашкин говорит, доллар равняется 67 копейкам. Умножаем в уме и получаем четыре тысячи двадцать рублей. Даже на новый «москвич» не хватит. Я тоже люблю, когда в кармане позванивает мелочь, но американцы на деньгах просто чокнулись. Скуперфильды какие-то!