Совдетство. Узник пятого волнореза

Но на следующий день, в субботу, погода испортилась. Еще вчера не наблюдалось ни облачка, вечером дрожащим звездам было тесно на темном небе. И вот нате вам: с утра серые, слоистые тучи, похожие на старую ватную бороду Деда Мороза, налегли на горные вершины, сползая в ущелья. Солнце не могло пробиться сквозь плотную пелену, превратившись в жаркое светлое пятно, наподобие фонарика, горящего под одеялом. Окружающий мир стал пасмурным и неинтересным.

Батурины с Рексом пошли по привычке к морю, но вскоре вернулись, жалуясь, что волны перекатывают через мол — в воду не зайдешь. Один все-таки отважился, потом еле выбрался на берег — уносит. У Ардаваса чуть лодку с цепи не сорвало. Посовещавшись, они поехали в Сухуми на большой базар, где тетя Валя чувствует себя в своей стихии, а ее насмешливый вопрос: «Ну, и почем же это у вас?» — не обещает продавцу ничего хорошего. Послушать, как она самозабвенно торгуется, приходят от других прилавков, и хозяева всегда сбрасывают цену, изумленные ее несгибаемым упорством и умением найти червоточину в самом безупречном фрукте. В Новом Афоне рынок маленький, и ей развернуться негде.

Петр Агеевич с сестрами Бэрри, которых звал уже Инночка и Риммочка, укатил в Сочи — кутить, соря деньгами, и прожигать жизнь. За ними приехал таксист-грек Никас, счетчик у него, как уверяет Башашкин, всегда сломан, а цену за проезд он назначает в зависимости от того, насколько ему глянулись пассажиры, может и даром прокатить ради интересного разговора. Перед отъездом Добрюха, уступив нудным просьбам, великодушно разрешил Ларику пользоваться магнитофоном, слушать, но только никуда с ним не выходить.

Снабженец в последние дни погрустнел, и я, лежа еще в постели, услышал интересный разговор: мои уши во время чтения, как боевые радары, улавливали почти все, что происходило во дворе. Башашкин и Добрюха пили чай, это я определил по звону ложечек, размешивающих сахар. К тому же они слишком громко прихлебывали горячий напиток, а ведь еще в детском саду нам твердили: с неприличным хлюпаньем пьют только слоны в зоопарке. Видимо, подрастающее поколение учат хорошим манерам для того, чтобы мы, повзрослев, могли вести себя кое-как и получать от этого удовольствие.

И вдруг наш попутчик, понизив голос, признался:

— У меня, Михалыч, дилемма…

— Что такое?

— Драма выбора, бич общества потребления.

— Конкретизируй!

— Не знаю, какую из двух выбрать — Римму или Инну. Обе хороши! Учительницы музыки. Из приличных семей. Веселые. Разведенные. Без комплексов. Бери и радуйся!

— В чем же дело?

— Заклинило меня. И они выжидают… Сговорились, что ли?

— А тянет-то к кому?

— Сам не пойму. Вчера к Римме, сегодня к Инне…

— А если обеих? — мечтательно предложил Башашкин. — Клин клином вышибают!

— Бог с тобой, Михалыч! Они, конечно, дамы современные, но не настолько же… Порядочные женщины в поиске. Отдыхают. А отпуск тикает, дни летят. Я же не монах. Извелся весь…

— М-да, Адаму было легче, — согласился дядя Юра. — Поставили перед ним Еву и сказали: выбирай любую!

— Может, мне жребий бросить? — печально спросил Добрюха.

— Может, и жребий… Но ты, Агеич, не напрягайся, жизнь сама разберется, кому кого. Когда я с Валентиной познакомился, мне буфетчица из Большого театра нравилась. Я там подрабатывал. Та-та-та-та. Бум! Широкая была дама, в смысле — шикануть. Да и с виду хороша, на Нонну Мордюкову похожа. И что ты думаешь? Пока я колебался, как буриданов осел, она села за недостачу. На полную катушку! Что мне оставалось? Пошли с Валентиной в загс и расписались. Живем душа в душу.

— Да-а, в нашем деле это сплошь и рядом, — печально подтвердил снабженец. — Берут за всякую ерунду. ОБХСС теперь хуже НКВД. А сколько вокруг народного добра бесхозно гниет и ржавеет! Веришь, «Фитиль» смотреть не могу, сердце за страну болит. И ведь никого за это не наказывают. Ни-ко-го. Нет, коллективная собственность себя изжила, только частник наведет порядок!

— Римма, кажется, попикантней? — сменил тему осторожный Батурин.

— Пожалуй… Но в Инне больше породы!

…Теперь я мог читать, сидя на стуле и положив книгу на подоконник, изредка отрываясь и озирая сверху местность. Двор опустел, отдыхающие разъехались, Машико и Нинон ушли с канистрами за керосином, автоцистерна приезжала раз в неделю, вставала на развилке, громко и противно сигналя, чтобы слышали все окрестные обитатели. Если не поторопиться, приходилось потом стоять в очереди, хотя для женщин это развлечение: можно обсудить новости и посплетничать о чудачествах коечников, до неприличия расслабившихся на юге.

Неля, съев полбанки малосольных огурцов и надушившись до одурения, ушла на работу.

Оставшаяся на хозяйстве Карина, позвав на помощь Лиску, возилась с вареньем из кизила, который собрал в лесу и принес, виновато озираясь, Диккенс. На голову он нахлобучил дурацкую фетровую шляпу, скрывавшую огромную лиловую шишку. Это выяснилось, когда Тигран, забывшись, снял головной убор и принялся им обмахиваться. Все засмеялись, а Ларик противным голосом сказал:

— Будешь сюда таскаться — вообще без башки останешься!