Совдетство. Узник пятого волнореза

— Илларион, зачем ты так? Я же твой дядя. Я же помочь вам хочу.

— Чмо ты болотное, а не дядя! Обойдемся.

Когда Диккенс, чуть не плача, ушел, все сделали вид, будто ничего не произошло, громко удивляясь, как рано в этом году созрел кизил, да еще такой крупный. И только Карина тихо произнесла:

— Ты больше с ним так не разговаривай. Он брат моего отца, понял?

— А чего брат твоего отца к моей матери клеится?

— Ни к кому он не клеится. Плохо ему одному — вот он и приходит.

— Ну да, а то у меня глаз нет! Доходится до того, что Пахан его пристрелит…

— Заткнись, идиот! Я Алану скажу…

— Испугала!

Теперь они злились друг на друга и не разговаривали. Молодой князь от нечего делать слонялся по участку, держа на плече, возле уха «соньку», глянцево-черную, с дивными серебристыми панелями, переключателем, круглым, как у телика, и двумя массивными металлическими кнопками сверху. В прямоугольном окошечке за дымчатым стеклом медленно вращались катушки, одна почему-то быстрее, вторая медленнее. Из динамика, забранного красивой решеткой, неслось что-то битловское: «О гё-ё-ёл! О г-ё-ё-ё-л!»

За Лариком по пятам таскался Мишаня, непрерывно канюча:

— Дай подержать! Дай подержать, жадина!

— Не велено! Разобьешь, казачка до смерти не расплатится. У вас-то, как всегда, ни копейки за душой, даром что армяне.

— Я наполовину грузин!

— То-то и оно.

Я люблю песни на иностранных языках. Когда не понимаешь смысла, хорошо мечтать под мелодию о чем-то своем, сокровенном, не отвлекаясь на слова. Это тебе не Лидия Русланова! Эта как выбежит, как заголосит: «Валенки, валенки, эх не подшиты, стареньки!» И ни о чем уже другом, кроме валенок да деревенской девушке, бегавшей к милому по морозу босиком, думать невозможно. Так и видишь перед собой голые ноги в снегу по колено. А тут они мурлычут что-то непонятное под музыку и гитарные переборы, а ты воображаешь, как бредешь краем моря, уворачиваясь от набега волн, и вдруг встречаешь ни с того ни с сего на берегу Зою. Она в белом платье с пояском, и встречный ветер облепил тонкой материей все ее тело, мило растрепав прическу паж и разрумянив щеки. Я вежливым кивком здороваюсь и независимо прохожу мимо, а потом незаметно оглядываюсь. Так и есть: она стоит, нежно и печально глядя мне вслед. «В белом платье с пояском я запомнил образ твой!» Чушь, конечно, не будет студентка смотреть вслед восьмикласснику. Никогда! А все равно приятно…

Битлы грустно допели про «о гёрл» и завели песенку повеселей — про «еловую субмарину». Я вспомнил о предстоящей испытухе в лабиринте пятого волнореза и загрустил, ведь это только подводная лодка, особенно атомная, вроде «Пионера», может, не всплывая, даже подо льдами месяц бороздить океан, а человек без воздуха и двух минут не проживет. Без кислорода смерть! Не зря же обесчещенные девушки в старину топились — быстро и надежно. А если эта малярша из Курска возьмет и бросится от стыда в шторм, оставив предсмертную записку про тех, кто с ней это сделал. Тогда что? Снова будут на коленях перед Мурманом стоять?

Но тут хлопнула калитка, и я увидел Алана, легкого на помине. Он объяснил, что проходил мимо, услышал битлов и заглянул — проведать, узнать, как здоровье, да и вообще… Понимая, что речь обо мне, я вздохнул и спустился по лестнице во двор не спеша, чуть горбясь, давая понять, что спина еще не зажила окончательно. Пока Ихтиандр с уважением рассматривал импортное чудо, которое Ларик не выпускал из рук, на шум из кухни вышла Карина с деревянной мешалкой, вымазанной патокой. Увидев Алана, она зарделась, засмущалась своего несвежего передника, поправила прядь, выбившуюся из-под косынки, и нахмурилась, не умея сдержать радостной улыбки.

— Привет!

— Привет! — кивнул великий ныряльщик. — Некисло живете! 222-я «соня»! — Он поцокал языком. — Ни у кого еще такую не видел! Откуда дровишки?

— Отдыхающий с собой привез, — солидно разъяснил Ларик.

— Это наш отдыхающий! — ревниво сообщил Мишаня.

— Богатенький Буратино! — покачал головой вожак.

— Не то слово! Башлей не считает, — кивнул молодой князь. — Борзый мужик — к шмарам Мурмана прицепился, представляешь?

— Да, рискует… — Гость, со священной осторожностью забрав у него поющий аппарат, уважительно разглядывал чудо-технику, убавлял и прибавлял звук. — Суперкласс! Пол-«запорожца» стоит!

— Больше! Не сломай!

— Эту штуку с третьего этажа сбрось — все равно будет работать. Япония! — усмехнулся, возвращая магнитофон, Ихтиандр и заметил меня. — А-а, Юрастый, как спина?

— Так себе… — с героической скорбью ответил я.

— Ну, показывай, погорелец!

— Давно не видели! — хихикнула Лиска, подзывая остальных.

Я осторожно снял майку, предъявляя комиссии подживающие волдыри и краем глаза следя за их реакцией. «Сержант Лидка» ахнула. Карина отвернулась, а еще хочет выучиться на медсестру, трусиха! Мишаня присвистнул. Мой друг заметил, что дуракам закон не писан и со мной такое случается не в первый раз. Некоторое время вся компания, сочувственно сопя, изучала мою изуродованную спину, как астрономы лунную поверхность.

— Ну что там? — тревожно спросил я, обеспокоенный молчанием.