Совдетство. Узник пятого волнореза

— Жуть кошмарская! — констатировала Лиска.

— Да, волдыри капитальные! — подтвердил Мишаня.

— Какие же вы, москвичи, нежные! — заметила его старшая сестра, отважившись взглянуть на мою курортную травму.

— Бывает и хуже, но реже! — молвил Алан. — Чешется?

— Немного…

— Значит, скоро пузыри прорвутся и заживут, тогда и в лабиринт полезешь. Хорошо бы маслом постным смазать.

— Я принесу, — вызвалась Карина и убежала.

— А чего ждать? Можно и в майке нырнуть, — предложил Ларик.

— Нет, в майке нельзя, там арматура торчит, зацепится, задергается туда-сюда — и каюк. Ты, Юрастый, пока готовься, дыхалку тренируй. Набирай воздуха до отказа, засекай время и терпи, пока в глазах не потемнеет. Это важно! Под водой, брат, каждая секунда на счету. Понял?

— Понял.

— Можно еще с закрытыми глазами по комнате походить на ощупь. Там же темно. Но главное, готовь себя психологически, повторяй мысленно, что это не страшно, особенно для тебя, опытного водолаза! Понял? — отечески улыбнулся Ихтиандр.

— Чего ж тут непонятного? — вздохнул я так, словно мне не терпелось залезть в этот чертов лабиринт.

— Алан, скажи ему, чтобы он дал мне «соньку» подержать! — загнусил Мишаня.

— А рожа не треснет? — ухмыльнулся Ларик.

— Сами разбирайтесь.

Вернулась Карина с бутылкой мутного масла, успев скинуть передник, надеть свежую розовую кофточку с бантиком на груди, снять косынку и даже причесаться. Как будущая медсестра, она под руководством Ихтиандра стала осторожно тревожить мои раны пучком куриных перьев, которыми смазывают на противне пироги перед тем, как посадить в духовку. Все с интересом наблюдали за процедурой, кроме Мишани, он куда-то исчез. Мне было щекотно и немного больно — интересное сочетание ощущений.

И вдруг с улицы донесся обиженный женский голос:

— Аланчик, куда ты пропал? Мне скучно…

— Кто это? — резко спросила, прервав помазание, Карина.

— Наша отдыхающая, — как-то слишком бодро ответил Алан.

— Что она там делает?

— Меня ждет. Мы шли мимо, — признался он.

— Куда?

— Я обещал ей показать паровоз.

— Обещал — показывай, — проскрипела Карина, резко повернулась и, гордо вскинув голову, пошла к варенью.

— Подожди! Я ей просто обещал… Это не то… Она же старуха… — с досадой бросил ей вдогонку наш вожак, но было поздно.

В ту же секунду на кухне послышалась возня, раздались крики и такой звук, словно кто-то ударил палкой по пустой бочке. Из двери как ошпаренный выскочил Мишаня, он облизывал на бегу испачканный патокой рот, а на лбу у него отпечаталось розовое пятно. Следом, размахивая деревянной поварешкой, показалась Карина, ее лицо было искажено гневом, не соразмерным шкодливому проступку несчастного обжоры. Воришка спрятался за широкую спину Алана.

— Ненавижу! Обоих! — процедила сквозь зубы она.

— Ну, не злись! Пошли лучше с нами! — примирительно предложил Ихтиандр.

— У меня варенье, — ответила она и ушла.

— Я пойду с вами! — вызвался Мишаня. — Мне с ней оставаться теперь нельзя. Злая как собака!

— Ой, я тоже хочу посмотреть паровоз! — взвизгнула Лиска.

— Ты же видела! — упрекнул ее брат.

— Ну и что с того? Опять хочу. Там прикольно!

— Пошли! — посветлел лицом наш вожак. — Это даже хорошо! Пусть не думает…

— А мне с вами можно? — осторожно спросил я.

Про знаменитый паровоз на вершине Акуй я слышал давно, предлагал сходить к нему, но Башашкин всякий раз отвечал, что так высоко и далеко он свой «большой полковой барабан» не докатит, хотя ходу-то туда-обратно всего часа три.

— А если спина в дороге разболится? — внимательно поглядев на меня, спросил Алан.

— Не разболится. Уже чешется. Заодно дыхалку потренирую.

— Логично! — кивнул он. — Собирайтесь, только быстро! А то она оборется.

И точно, с улицы снова донесся ноющий женский крик:

— Ал-а-ан, ну где-е-е же ты? Сколько м-о-о-жно!

— Голос, как в жопе волос, тонкий и противный, — констатировал Ларик. — А чего она с тобой вместе не зашла?

— Лучше бы зашла. Собак боится… Как услышала, что у вас на дворе псина, ни в какую!

— Так Рекс же за керосином убежал.

— Какой он у вас полезный! Она этого не знала. Быстрей, хватит канителиться! Выглянет солнце, зажаримся, как Юрастый.

Мы наскоро собрались, сделав себе в дорогу по огромному бутерброду с маслом и сыром, да еще стырив несколько шампанских падалиц. Ларик же, к моему удивлению, не только надел свои лучшие шмотки, но еще и потащил с собой магнитофон.

— Тебе же Петр Агеевич запретил! — возмутилась Лиска.

— Он не узнает, если ты не проболтаешься, стукачка!

— Пижон ненормальный!

— Сделай потише, а то батарейки сядут! — посоветовал рачительный Мишаня, у него на лбу уже обозначилась, конечно, не такая здоровенная, как у Диккенса, но тоже вполне приличная шишка.

— Не учи отца харчо варить! — огрызнулся юный князь, но звук убавил.