Совдетство. Узник пятого волнореза

Это объяснение мой друг принял с сочувствием: чтобы попасть на закрытый пляж, надо было раздеться и, держа шмотки над головой, обогнуть сетку вплавь, по возможности незаметно выбраться и разлечься на гальке или волнорезе, маскируясь под законных обитателей санатория. Как я покажусь там со своей изуродованной спиной? К тому же раны мочить еще все-таки опасно, несмотря на заверения Башашкина, что морская вода творит чудеса.

— Ладно, погорелец, передам от тебя привет, — пообещал Ларик, раздеваясь. — Шмотки в теньке постереги. — Он кивнул на куст, удивительным образом растущий прямо из каменного парапета.

Но дело было не только в спине. С детства для меня мука мученическая первым подойти к кому-то, особенно к девочке. В начальном возрасте на предложение поиграть с незнакомой сверстницей в песочнице я разражался плачем, словно она могла меня покусать, как безответственная собака.

— Ну, я пошел! — Мой друг оставил мне вещи и с разбега нырнул в поднявшуюся волну.

Сначала он кролем поплыл вдоль сетки, а добравшись до буйков, ушел под воду и вынырнул только у волнореза, они тут ниже и короче, чем на нашем пляже. Посидев некоторое время на бетоне, независимо болтая в воде ногами, хитрец затем встал и неторопливо сошел на берег, направляясь к девушкам. Со стороны это выглядело забавно, так как из радиоточки как раз донесся голос Эдуарда Хиля:

Моряк вразвалочку сошел на берег,
Как будто он открыл пятьсот америк…

Тем временем семейка засобиралась домой, наступало время приема пищи. Санаторники дисциплинированно заторопились в столовую, к кабинке для переодевания выстроилась очередь. Чтобы не терять времени, Михмат с помощью коневого одеяла оградил жену от лишних взглядов и хмуро озирался, дожидаясь, пока она, переступая по гальке оплывшими ногами, выпростается из тугого купальника.

Ларик подошел к подругам и с усмешкой ждал, когда же его заметят, но они, складывая сумки, не обращали внимания на гордого мингрела, хотя, возможно, просто не узнали его в плавках: одетый человек — совсем другая личность. У Чехова есть смешной рассказ о том, как голого попа в бане приняли за патлатого и бородатого смутьяна. Игорь Ильинский по телику исполняет — обхохочешься.

— Эй, абориген, чего уставился? — громко и зло спросил отчим. — Иди куда шел!

— Где хочу — там и стою! — ответил Суликошвили-младший и почему-то с явным грузинским акцентом, вообще-то ему не свойственным.

— П-шел отсюда, дебил!

Девушки уже узнали Ларика и подавали ему знаки, мол, уходи немедленно, не связывайся, но мой друг закусил удила.

— Сам пошел! Ты кто такой, хрен моржовый?

— Я тебе сейчас покажу, кто я такой! — Михмат сделал пугающий выпад и невольно отпустил конец одеяла.

И оно упало. Мамаша, без купальника, открыв народу плоские, как две грелки, груди и кудлатый пах, выглядывавший из-под живота, замахала руками, не зная, что прикрывать в первую очередь:

— Ой! Да что ж это такое? Милиция!

Девушки подхватили одеяло и заслонили несчастную от публики, а взбешенный Михмат погнался за наглецом, настиг у самой воды и дал такого пинка, что тот врезался в набежавшую волну, как торпеда. К месту происшествия уже трусил носатый дядька в кепке-аэродроме с красной повязкой на руке. Он отвечал за порядок на пляже.

— Совсем местные обнаглели! — орал, побагровев, отчим. — Шляются тут кто ни попадя! Девочкам проходу не дают! То один, то другой… Как он здесь оказался? Вы его знаете?

— Да кто ж их всех упомнит, — ответил охранник, отводя глаза.

Курортники, наблюдая скандальную картину, сочувственно кивали, ругая заодно питание в санатории. Зоя и Тома еле сдерживали смех. Алюминиевый репродуктор пел как ни в чем не бывало:

Ах, море, море, волна под облака,
Ах, море, море, не может жить,
Не может жить без моряка…

27. Обиженные павлины

Ларик выбрался из воды метрах в пятидесяти от сетки, волны не давали ему встать на ноги, и он выполз на карачках, что усугубило унижение. Я ждал его наготове с одеждой. Мой друг был в ярости, он потирал ушибленный копчик, раздувал ноздри, скалил зубы и так громко обещал зарезать обидчика, что немногочисленные загорающие дикари поглядывали на нас с опаской. Я потащил его в ближайшую кабинку, где юный мингрел, не переставая ругаться, несколько раз от избытка негодования саданул кулаком в металлическую стенку. Я заглянул вовнутрь:

— Успокойся, псих, не сходи с ума!

— Я его точно прикончу! Он меня еще вспомнит! Тварь!

Ополоумевший Ларик снял мокрые плавки и теперь прыгал на одной ноге, не попадая ступней в брючину. В глаза мне бросился его курчавый пах и мотающееся достоинство внушительных размеров. Когда только успел отрастить? Как мы шутили в детстве: «Восьмое марта близко-близко. Расти, расти, моя пиписка!»

— Я его выдолблю и высушу! — пообещал взбешенный князь, справившись со штанами и надевая клетчатую ковбойку.

— А черную рубаху ты Мишане насовсем отдал? — Я задал вопрос, мучивший меня с утра.