Советская поэзия. Том второй

Давайте после драки
помашем кулаками:
не только пиво-раки
мы ели и лакали,
нет, назначались сроки,
готовились бои,
готовились в пророки
товарищи мои.

Сейчас все это странно,

звучит все это глупо.
В пяти соседних странах
зарыты наши трупы.
И мрамор лейтенантов —
фанерный монумент —
венчанье тех талантов,
развязка тех легенд.

За наши судьбы (личные),

за нашу славу (общую),
за ту строку отличную,
что мы искали ощупью,
за то, что не испортили
ни песню мы, ни стих,
давайте выпьем, мертвые,
во здравие живых!

Памяти товарища

Перед войной я написал подвал
про книжицу поэта-ленинградца
и доказал, что, если разобраться,
певец довольно скучно напевал.

Я сдал статью и позабыл об этом,

за новую статью был взяться рад.
Но через день бомбили Ленинград —
и автор книжки сделался поэтом.

Все то, что он в балладах обещал,

чему в стихах своих трескучих клялся,
он выполнил — боролся, и сражался,
и смертью храбрых,
как предвидел, пал.

Как хорошо, что был редактор зол

и мой подвал крестами переметил
и что товарищ,
павший,
перед смертью
его,
скрипя зубами,
не прочел.

Сон

Утро брезжит,
а дождик брызжет.
Я лежу на вокзале
в углу.
Я еще молодой и рыжий,
Мне легко
на твердом полу.

Еще волосы не поседели

И товарищей милых
ряды
Не стеснились, не поредели
От победы
и от беды.

Засыпаю, а это значит:

Засыпает меня, как песок,
Сон, который вчера был
начат,
Но остался большой кусок.

Вот я вижу себя в каптерке,

А над ней снаряды снуют.
Гимнастерки. Да, гимнастерки!
Выдают нам. Да, выдают!

Девятнадцатый год рожденья —

Двадцать два
в сорок первом году —
Принимаю без возраженья,
Как планиду и как звезду.

Выхожу, двадцатидвухлетний

И совсем некрасивый собой,
В свой решительный,
и последний,
И предсказанный песней бой.

Привокзальный Ленин мне

снится:
С пьедестала он сходит в тиши
И, протягивая десницу,
Пожимает мою от души.

Старухи без стариков

Вл. Сякину