Иначе говоря, к моменту нападения Германии на Советский Союз летом 1941 года в советском обществе прочно утвердилось представление о том, что воинская служба влечет за собой обретение особого социального статуса. В какой-то мере в этой общественной системе прижилась и традиция помощи, оказываемой отставникам за их прежние подвиги, которая в Европе восходит, по крайней мере, к римской античности[902]
. Тем не менее особое попечение о старых солдатах не получило в СССР такого же институционального оформления, как взаимовыгодные отношения между государством и бойцом, находящимся в строю. На скромную поддержку со стороны властей могли рассчитывать только те ветераны, которые на фронте потеряли конечности или получили иные серьезные увечья, а от подавляющего большинства демобилизованных ожидалась беспрепятственная интеграция в гражданскую жизнь. Будущие привилегии можно было заслужить лишь дальнейшим служением советскому государству; былые же фронтовые заслуги не обеспечивали никакого пожизненно закрепляемого статуса.Во время войны и сразу после нее этот служилый класс воинов трансформировался в «сообщество заслуживающих», члены которого ожидали последующего воздаяния за свои ратные подвиги. Сама чудовищность жертв, принесенных солдатами на передовой, в глазах многих подразумевала наличие неоплатного долга всего общества перед теми, кто его защитил. Подобные чувства подогревались государственной политикой в отношении ветеранов и их родственников, проводимой в военную пору и в первые послевоенные годы. Из предпринимаемых тогда мер можно было сделать вывод о том, что особый статус, собственно, уже обеспечен: шаг за шагом, постепенно, советское законодательство наделяло все большими привилегиями новые и новые категории ветеранов – инвалидов войны, демобилизованных по закону от 1945 года, бывших военнопленных и так далее, – пока почти все ветераны не оказались охваченными системой минимальных государственных льгот[903]
. Официальные обещания особого отношения, сделанные в ходе демобилизации, еще больше укрепили в ветеранах ощущение собственной избранности[904]. Со стороны могло показаться, что на какое-то время участники Великой Отечественной войны действительно превратились в самое настоящее советское сословие – статусную группу, мало чем отличающуюся от «приписываемых» классов межвоенных лет[905].Однако поэтапное признание государством ветеранских притязаний на избранность резко заглохло в конце 1947 года. Многие привилегии, определенные для фронтовиков – например, единовременная выплата при увольнении в запас, право на производственную должность, которая была бы не ниже довоенной, упрощенный доступ к стройматериалам и ссудам на жилищное строительство, – устанавливались законом о демобилизации от 23 июня 1945 года и, следовательно, изначально рассматривались как временные. По мере того как ветераны интегрировались в советское общество и превращались в обычных гражданских, они лишались особого статуса. Более того, как только стало ясно, что первые волны демобилизации прошли без серьезных угроз для политической стабильности, мужчин 1925 года рождения, уволенных в ходе последней волны демобилизации в 1948 году, вообще лишили даже этих скромных преимуществ, за исключением единовременной выплаты[906]
.Подобное ущемление фронтовиков, демобилизуемых с последней волной, стало вполне логичным продолжением наметившегося еще в 1947 году государственного курса на постепенный отказ от специального поощрения за военную службу. Советские руководители все яснее осознавали дороговизну системы привилегий, и, как только стало понятно, что никакого нового декабристского движения не предвидится, они сочли ее экономически нецелесообразной[907]
. Их логика особенно четко задокументирована применительно к ликвидации большинства привилегий, обусловленных наличием высоких государственных наград[908].