Читаем Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991 полностью

Но избежать неприятного общения было невозможно: материальные и денежные вопросы, пенсии и документы, включая разрешение на проживание, регистрацию жилья, подтверждение орденов и медалей, установление категории инвалидности, – все перечисленное толкало ветерана в объятия бездушной бюрократической машины. Обеспечение крыши над головой требовало наибольших хлопот: жилищные привилегии некоторых ветеранских категорий вынуждали к взаимодействию с органами власти; большая часть жилого фонда контролировалась государственными учреждениями; дефицит жилья оборачивался конфликтами как с индивидами, так и с организациями, для разрешения которых государство было необходимо в качестве арбитра. На содействие государства рассчитывали и в тех случаях, когда речь заходила об одном из главных аспектов включения в гражданскую жизнь – о работе. «Прошу Верховный Совет рассмотреть мою жалобу и оказать мне помощь в устройстве на работу, так как местные власти не оказывают никакой помощи, – писал один из ветеранов, потерявший во время войны ногу и не способный заниматься тяжелым физическим трудом. – Я уже жаловался в район, никаких мер со стороны района нет. Жаловался в область, совершенно нет ответа, а также нет ответа и из республики»[223].

Иначе говоря, несмотря на свои тоталитарные амбиции, советскому государству было еще далеко до идеальной бюрократической машины, способной не только контролировать, но и опекать своих граждан. Пропагандистские посулы, раздаваемые вернувшимся фронтовикам, физически не могли быть выполнены, причем даже в том случае, если бы режим всерьез вознамерился воплотить их в практику: слишком отсталой была управленческая система, слишком скудны ресурсы и слишком велики проблемы, с которыми столкнулась страна, опустошенная войной и стоявшая на пороге нового глобального конфликта – на этот раз с американцами. Добиться от этого самовлюбленного и хромающего чудища содействия или помощи было архитрудной задачей. Лишь редкий талант общения с различными уровнями бюрократии и сопутствующая ему удача могли увенчаться для кого-то желанными результатами. Большинству же ветеранов приходилось обходиться без государственной поддержки, в одиночку преодолевая бесчисленные бюрократические рогатки, густо расставленные той институцией, которая в официальном дискурсе именовалась «нашей дорогой партией и нашим дорогим правительством». Неизбежные разочарования влекли за собой обиду и раздражение: «После войны нам обещали хорошую жизнь, а на деле повысили налоги, и жизнь становилась все хуже и хуже. И за что мы боролись, мы сами не знаем»[224]. В то же время хождение по кабинетам, подготовка прошений, жалоб и заявлений, да и сам процесс отстаивания собственных интересов – все это укрепляло фронтовиков в мысли, что они особенные граждане, заслужившие особого к себе отношения. В годы массовой демобилизации ветераны постоянно сталкивались друг с другом в учреждениях, стоя в очередях и толпясь в коридорах. Долгое ожидание предоставило им достаточно времени, чтобы убедить друг друга в праве на лучшую жизнь.

Глава 3. Возвращение «на гражданку»

В ходе демобилизации бывшие солдаты вряд ли сумели бы добраться до дома, если бы рассчитывали только на государственную помощь. Но и после возвращения в родные места их подключение к мирной жизни потерпело бы неминуемый провал, если бы ветераны доверились в этом деле исключительно «хромому монстру» – советскому государству. Так или иначе, в большинстве своем фронтовики все-таки вернулись, сначала просто домой, а потом и к гражданской жизни. В реальности у них не было иного выбора, кроме как заново интегрироваться в общество, так как на государственную поддержку рассчитывать не приходилось. Скромное социальное обеспечение, предусмотренное законодательством о ветеранах, и еще более скудная фактическая помощь препятствовали консолидации бывших военнослужащих в группу, обладающую особым статусом и отличающуюся от остальных военных и гражданских групп. Как правило, возвращение в «нормальную советскую жизнь» обеспечивалось их собственной предприимчивостью и содействием окружавших их людей – родственников, друзей или просто добрых знакомых. Обмен разнообразными услугами – формальный или неформальный, легальный или противозаконный – позволял добывать необходимые товары, находить жилье и подыскивать работу. Криминальная и полукриминальная теневая экономика многим помогала справиться с временными трудностями, а для некоторых вообще становилась единственным шансом на выживание. Легальные, полулегальные и нелегальные религиозные общины также оказывались подспорьем, предоставляя ветеранам ресурсы и связи, которые способствовали возвращению к мирным будням. Таким образом, ветераны были вовлечены в различные институциональные отношения, эффект от которых часто подкреплялся действиями государства, но никогда не сводился только к ним[225].

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги