Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

Независимо от того, являлись ли они интеллигентами, рабочими или крестьянами, вернулись ли они к своим довоенным профессиям или освоили что-то более перспективное, были ли они старыми коммунистами, новыми коммунистами или вообще не состояли в партии, большинство ветеранов объединяла одна общая черта – они были мужчинами. Женщины, такие как Богачева, составляли меньшинство. Об их общей численности нам остается только догадываться, поскольку имеющиеся данные «удручающе расплывчаты»[702]. Согласно недавно опубликованной статистике, всего за годы войны в вооруженных силах отслужили 570 000 женщин рядового и сержантского состава и 80 000 женщин-офицеров. К 1 января 1945 года в списках тех, кто оставался на службе, числились 463 503 женщины[703]. В одной старой и часто цитируемой (причем, надо сказать, некорректно) советской работе без ссылки на какие-либо источники утверждается, что в Красной армии во время войны служили «более 800 000 женщин»[704]. В 1970-е годы эта цифра широко тиражировалась и в других официальных публикациях[705]. Если мы примем полмиллиона (463 503) женщин, служивших в армии к 1 января 1945 года, за нижний предел (исключающий тех, кто демобилизовался ранее), а упомянутые 800 000 за верхний предел (поскольку мы не знаем, сколько из них погибло), то получится доля 2–4 %, в зависимости от того, на какую общую численность ветеранов мы опираемся[706]. И, как отмечается во все более обширной литературе, посвященной этому меньшинству, после войны женщины-фронтовички столкнулись с широко распространенной враждебностью[707].

Впрочем, последний из упомянутых моментов не стоит переоценивать. Как показывает пример Богачевой, отраженный в мемуарах, ее карьера не омрачалась гендерной дискриминацией. Бесспорно, социально-культурная атмосфера, в которую вернулись женщины-ветераны, была сложной и противоречивой. Соображения престижа накладывались на желание упорядочить собственный сексуальный статус, а стремление самоутвердиться в послевоенном мире порой сталкивалось с агрессивным общественным неприятием. Отношение к женщинам-фронтовичкам характеризовалось странной смесью почтения и недоброжелательства. В то время как некоторые гражданские вставали, когда Богачева входила в комнату (а впоследствии и влюблялись в нее), другие, заметив на женской груди медаль «За боевые заслуги», издевательски переименовывали ее в медаль «За половые заслуги»[708]. Женщины-ветераны, несомненно, сталкивались в мирной жизни с трудностями, но все-таки бо́льшая часть этих трений была связана с перспективами замужества, семейной жизнью и сексуальной моралью, а не с работой или карьерой[709]. И, разумеется, чаще всего речь шла об их неоднозначном месте в послевоенном миропорядке, в то время как гендерная принадлежность как таковая оставалась незатронутой. Кстати, аналогичные трудности отличали не только женщин-фронтовичек, но и их ровесников-мужчин: их можно было назвать проблемами молодых и гордых ветеранов[710]. В своей знаменитой речи на встрече с женщинами, вернувшимися с фронта, член Политбюро и старый большевик Михаил Калинин обращал внимание именно на это: «Одно дело демобилизоваться, например, колхознику: у него целеустремленность – он идет в готовое место, там его ждет семья, жена, дети. Другое дело демобилизоваться 20–23-летней девушке, которая выполняла на фронте, по существу, первую серьезную работу в своей жизни. И к этой боевой работе она привыкла, несмотря на все ее трудности и опасности. До войны у большинства девушек-воинов не было самостоятельности – они учились и пришли, я не говорю об отдельных единицах, из-под крылышка матери, бабушки, отца, а здесь, на фронте, они стали самостоятельными. Эта самостоятельная жизнь продолжалась три-четыре года, сейчас она обрывается, и потому вполне естественно, что 90 % из вас волнуются, какова будет новая жизнь, что она вам готовит»[711].

Примечательно, что умудренный партийный патриарх предпочитает говорить не о конфликте гендерных ожиданий, а о сбившихся стадиях жизненного цикла: война внезапно поставила вчерашних подростков в положение взрослых. Этот внезапный переход, вероятно, оказывался более болезненным именно для женщин, поскольку в юношеском возрасте они располагали гораздо меньшей самостоятельностью, чем их сверстники-мужчины; тем не менее он заметно отражался и на мужчинах. Для особо опекаемых дочерей уход на фронт оборачивался подлинным переворотом – именно так было с девушкой, мать которой «не отпускала ее без провожатого к бабушке, мол, еще маленькая, а через два месяца эта „маленькая“ ушла на фронт». Она «стала санинструктором, прошла с боями от Смоленска до Праги. Домой вернулась в 22 года, ее ровесницы еще девочки, а она уже была пожившим, много видевшим и перечувствовавшим человеком»[712].