Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

Чтобы не путать преуспевшее меньшинство с широкими массами, полезно присмотреться к ветеранам в деревне. Подавляющее большинство вернувшихся туда солдат – не менее 79 %, а возможно, и больше – не состояли в партии[693]. Не занимая никаких руководящих постов, они были простыми сельскими тружениками, которые после демобилизации разъехались по домам. Из всех мужчин и женщин, служивших в армии и демобилизовавшихся с лета 1945-го по 1 января 1947 года, только 33 % стали городскими жителями и жительницами[694]. Таким образом, вопреки высказываемым иногда предположениям, демобилизация отнюдь не повлекла за собой незамедлительного продолжения урбанизации или массового перехода колхозников в промышленное производство[695].

Тот факт, что крестьяне возвращались в ненавистные колхозы, со стороны может показаться удивительным, но, с учетом контекста, можно сказать, что такой выбор был вполне логичным: колхоз, каким бы нелюбимым он ни был, оставался единственным домом, который они имели. Здесь жили их семьи и находилась та скудная собственность, которую оставила им сталинская «революция сверху». Здесь располагались их огороды, посредством которых можно было прокормиться в разрушенной и оголодавшей стране; здесь, возможно, были и их избы, обещавшие хоть какую-то крышу над головой. Более того, ходили слухи, что надоевший всем колхозный строй вскоре упразднят; пропаганда же внушала демобилизованным, что им предоставят любую помощь, необходимую для восстановления своего домашнего хозяйства[696]. Из-за массового возвращения фронтовиков в сельской глубинке на какое-то время утвердилось «доминирование ветеранов-красноармейцев и их семей», ожидавших получения особого статуса в возрожденной послевоенной деревне[697].

Впрочем, их ожиданиям не суждено было сбыться: к 1950-м годам иллюзии о «новой деревне ветеранов» рассеялись. Советская власть не отказалась от колхозного строя: напротив, он был восстановлен по довоенному образцу, а те, кто сопротивлялся этому реанимируемому «закрепощению», подлежали отправке в Сибирь как «паразиты» – в соответствии с двумя нормативными актами 1948 года, разработанными Никитой Хрущевым, лидером украинских коммунистов, а затем и преемником Сталина, по образцу старых царских законов[698]. Для жизни в советской деревне по-прежнему были характерны непосильный труд, нищета, эксплуатация и отсутствие контроля над производством, сбытом и потреблением сельскохозяйственной продукции земледельцами. Как только вернувшиеся ветераны увидели, до какой степени опустошены бывшие оккупированные территории и насколько ужасны условия деревенского существования, как только они поняли, что в колхозе приходится работать практически бесплатно и что режим не собирается отказываться от колхозных порядков, они любыми способами и массовым образом начали уезжать в города, особенно после 1948 года[699].

Не желая мириться с колхозной эксплуатацией, фронтовики искали более сносные условия существования в других местах; некоторые перебирались в курортные регионы Черноморского побережья или Кавказа[700], а основная масса перетекала в большие городские агломерации. Мужская миграция продолжила тенденции, сложившиеся еще до войны; теперь, правда, они усиливались послевоенным хаосом, который осложнял властям контроль над крестьянскими перемещениями по стране, и твердой убежденностью ветеранов в том, что они сражались за хорошую жизнь, а не за возвращение к крепостному праву. «Мы воевали за Советскую власть, чтобы легче жить было и меньше платить налогов, – говорил один из них. – А получилось наоборот, сейчас крестьяне налоги платят больше, чем раньше». Единственным вариантом таким людям виделось бегство из деревни. «Надо бежать, – продолжал тот же ветеран, – в колхозе нужно работать только рабам»[701].