Советский воинский долг и религия

Эксплуататорские классы, спекулируя на чувстве страха верующих перед богом, сохраняют в своих армиях религиозную военную присягу. Страх перед земным наказанием за нарушение присяги эксплуататорское государство подкрепляет запугиванием небесным возмездием. Но долг, предписанный свыше, — это своего рода узда. В нравственном смысле — это недостойное и неестественное для человека рабское состояние, лишенное живого общественного источника. Человек исполняет долг перед «всевышним», но с внутренним сопротивлением. Его воля и желание в случае понимания несправедливости той или иной войны, развязанной эксплуататорами, направляются в противоположную сторону. Человек постоянно живет в страхе перед «божьей карой за ослушание». Это делает его слабым и утомленным, отрицательно влияет на психику и рано или поздно порождает искушение сбросить это иго.

Клятва советского воина на верность Родине — военная присяга — не носит религиозного характера не только по соображениям принципиального, мировоззренческого порядка. Нравственная ответственность воина перед советским обществом, перед своим коллективом неизмеримо выше, чем перед несуществующим богом.

Верующие, как правило, выполняют советский воинский долг. Отказ от оружия отдельных фанатично верующих сектантов — редкие исключения. Однако далеко не все верующие служат в армии с полным сознанием своего воинского долга. Среди верующих военнослужащих нередко встречаются люди, выполняющие воинский долг не в силу внутреннего убеждения в общественной необходимости этого, а под влиянием внешних факторов: государственной дисциплины, опасения потерять доверие и т. п. Например, в одной из частей служил ефрейтор Е. Д. Подзолов, состоявший в секте евангельских христиан-баптистов. Он добросовестно выполнял служебные обязанности. Однако тихий и исполнительный ефрейтор считал, что «владение оружием — грех». Он взял оружие не по убеждению, а «по необходимости подчиняться властям». По его словам, ответ перед богом за службу в армии несет не он, а командование, которое «ходит под грехом».

Хотя воинский долг в подобных случаях и выполняется, но, как правило, не полностью. Ведь образ мыслей таких верующих остается индивидуалистическим, эгоистическим. Тут нет глубокого осознания советского воинского долга, нет твердой воли к его выполнению. В беседе с упоминавшимся баптистом Подзоловым я спросил, как он будет действовать при нападении на охраняемый им как часовым пост или в случае империалистической агрессии, если употребление оружия — «непростительный грех»? Он уклончиво и неопределенно ответил: «Там видно будет…»

Защита нашей социалистической Родины с оружием в руках требует от воинов бодрости духа, умения преодолевать трудности, воли к победе, а нередко героизма и самопожертвования. Военная присяга и уставы учат воина стойко переносить все тяготы и лишения военной службы, не щадить своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Особенно суровы требования воинского долга в современной, особенно ракетно-ядерной, войне, в условиях постоянной опасности для жизни не только отдельных воинов, но и целых соединений. Тем крепче должны быть у воинов марксистско-ленинское мировоззрение, прочнее моральные устои, непреклоннее воля к выполнению воинского долга!

Марксистская этика не считает безнравственным выполнение долга без внутреннего убеждения человека в необходимости этого. Она одобряет и ценит выполнение общественного, в том числе воинского, долга и тогда, когда, скажем, верующий выполняет его в силу государственной дисциплины, под давлением общественного мнения. Дисциплина, общественное мнение — могучие средства воспитания людей в духе требований общественного долга. Но нет никакого сомнения, что на поле боя более ценен тот воин, который сознает и выполняет воинский долг не только по внешней обязанности, но и по внутренней убежденности в справедливости дела, за торжество которого он сражается. Внутреннее осознание долга дает воину максимум сил в преодолении любых трудностей для победы над врагом.