Все коровы, кроме одной выбрались из воды. Последняя оказалась у невысокого, но твердого и скользкого берега, дно перед которым было илистое, так что у коровы только голова была над берегом. Корова рывком выбрасывала передние ноги на берег и, опираясь на них, пыталась вылезти из воды, но соскальзывала и нижней челюстью билась о твердый берег. После нескольких попыток у бедняжки на губах появилась кровь. Мы ничего не могли сделать. При наших попытках отогнать ее от этого гиблого места, она еще судорожнее пыталась преодолеть это препятствие. Надо было дать ей успокоиться.
В это время со стороны деревни подъехал кто-то из другого колхоза нашей деревни (в деревне было три колхоза), увидел разрушенный мост, развернулся, а через некоторое время приехали уже двое с инструментом, напилили из деревьев рядом с дорогой бревен и жердей и сделали новый настил на старых сваях. Наша корова к этому времени уже выбралась из воды, и мы перегнали все стадо.
Бывали ситуации, когда я или мой напарник не могли пасти, в этом случае нас заменяли в самых разных сочетаниях или его младшая сестра, или Валентин. В основном это было связано с домашними обстоятельствами, например, с копкой огорода.
Для капусты нам дядя Петя выделил участочек на своем огороде, а для картошки нам выделили 20 соток на краю деревни. Часть земли вскопала мама, а часть мы с Валиком. Вскапывали землю под картошку мы с ним вместе. Стадо пасли в это время напарник с сестрой. Запомнился мне из копки совсем пустяшный, но весьма характерный эпизод.
Мы копали и разговаривали, делясь своими впечатлениями о пастьбе, вспоминая драматичные и комичные случаи, и вот, разговаривая о поведении телят, мы стали на четвереньки, изображая как забавно телята изгибают спину.
И расхохотались оба одновременно, представив, что подумают о нас местные, увидев, стоящих на четвереньках, и изгибающих спину, двух городских инфантилов.
Готовясь к следующей зиме, я накосил два маленьких стожка сена для нашей Зорьки.
Мы с мамой работали. Летом все «мужские» домашние работы лежали на Валике: отогнать корову, пригнать корову, принести воды, наколоть дров.
Пасти коров надо в любую погоду: и в позднюю весеннюю порошу, и в раннюю осеннюю, и в обильный летний дождь и в нудные весенние и осенние обложные дожди. Обильный не бывает продолжительным, поэтому, если он попадал на время выхода в поле, то пережидали, а если уж вышли, так деваться некуда – только под дерево. И удивительное дело, я не помню, что мы надевали в непогоду, как мерзли или мокли, ведь никаких пленок тогда не было, не было у нас и плащей – но помню я только хорошую погоду и веселые ситуации. Может быть, сейчас, доводись мне пасти коров, я бы запомнил только непогоду, а в том возрасте нам все было нипочем. Возраст, конечно, в оценке ситуации очень важен, но еще важней характер человека. Один всю жизнь себя чувствует несчастным, а другой постоянно восхищен тем, как прекрасно создан божий мир.
Так что же является истинным? А важно-то не то, как сейчас это я оцениваю, а как это я ощущал тогда. И сейчас мне говорят: «Да ты не понимаешь, как ты тогда ужасно жил, и сейчас не понимаешь, насколько лучше стало жить».
– Ну, спасибо, разъяснили.
Истинной оценкой времени является только мировосприятие современников эпохи – счастливыми они себя ощущают, или несчастными. Наша жизнь была украшена самым счастливым обстоятельством – нам некому было завидовать, жили почти одинаково, и всё всем было доступно.
Впрочем, один пасмурный эпизод из жизни в Беловодовке я запомнил. Как-то, когда мне довелось пасти одному, у меня разболелся зуб. Дело было осенью, из низких туч нет-нет, да и просыпался мелкий дождь. Солнце запахнулось этими тучами и не глядело на землю. В такую погоду коровы не стоят на месте, а непрерывно идут, хватая траву на ходу. Я с зубной болью, бегу за ними: «Кудааа? Кудааа?», упаду на кучку соломы из-под комбайна, поплачу, и опять: «Кудааа? Кудааа? А тучи, убегая от ветра, прижимаются к земле, и, увидев нас, бросают свою пригоршню мороси.
На следующий день я отправился в деревню. Мама отвела меня к бабке, которая переговорила с бесплотными силами по поводу болезни зуба «Раба божьего Эдуарда», и зуб прошел. То ли время пришло ему выздороветь, то ли гипнозом без сна организм мой мобилизовала.
О деревенских способах лечения больше воспоминаний осталось у Валика. Он основное время проводил в деревне, и жизнь деревни была больше у него перед глазами. Да и вообще он всегда «болезненно» относился ко всяким болезням, не оставлял их без внимания, и тем более не относился безразлично к способам и методам лечения или преодоления болезней. Так что рассказ о медицине в деревне Беловодовка я дословно привожу по его воспоминаниям, которые он прислал мне в письме.