«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

А сам-то я, какой был? Сохранилось удостоверение ГТО (готов к труду и обороне), выданное 12 июля 1944-го года в Хасавюрте, т. е. через полгода после Ижморской. На удостоверении, записанные карандашом, мои параметры из данных замера в призывной комиссии. Рост 158, вес 47, выжал 75. Что значит «выжал 75» это, очевидно, усилие, развиваемое кистью на ручном динамометре, а не поднятие штанги. Через несколько лет, когда я уже весил 52 кг, я не без усилия выжимал одной рукой двухпудовую гирю.

Я нашел дом, где останавливались папа с мамой. Им не удалось продать корову в Ижморке, и они пошли в шахтерский город Анжеро-Судженск – это еще за 70 км. Я с обозом поехал обратно.

На обратном пути мы встретили стаю волков. У нас в деревне рассказывали про два случая нападения волков на людей, но, кажется, не из нашей деревни. Один, из-за своей жуткости, запомнил – за санями, на которых была женщина с младенцем, гналась стая. Женщина, чтобы спастись, бросила с саней грудничка: «Ещё рожу».

Перечитывая и редактируя свое повествование в очередной раз, этот жуткий рассказ привлек мое внимание к газетным публикациям о состоятельной женщине, которую по обвинению в экономическом преступлении посадили в тюрьму. В какое-то время ей за что-то предоставили «отпуск». При свидании с мужем, она не выпила вместо одной таблетки горсть противозачаточных таблеток, они не надели три резинки вместо одной, чтобы, не дай бог, не забеременеть и не обречь своего ребеночка на тюремные условия, когда младенцу больше всего нужно материнское молоко, материнское дыхание, материнское тело. Она ради своего благополучия пошла на обдуманный риск и, жертвуя судьбой своего ребенка, спаслась от тюрьмы. Младенец, слава Богу, не получил грозящей ему на всю жизнь психологической травмы. Адвокаты у нее, и не только платные, но и именитые, были отменные, потому что освобождение от тюрьмы при апеллировании к суду по поводу ребенка, дают только богачам.

Волки, увидев наш обоз, махом отбежали метров на 70 от дороги и остановились на опушке, с любопытством провожая нас взглядом. На обозы и на группы людей волки не нападают. Из деревни, откуда был обоз, я опять шел своим ходом.

Отец, после того, как продали корову, сразу поехал в Архангельск. Мама вернулась одна. Через некоторое время из колхоза в Зырянку шел обоз с зерном, и мы с мамой поехали оформлять дорожные документы. Мне надо было сняться с военного учета. Я в обозе ехал в качестве рабочего извозчика. Ехали с одной промежуточной ночевкой. Доехали благополучно, только в Зырянке недалеко от школы у меня порвался постромок, которым оглобля привязана к саням, и я голыми руками на морозе ладил новое крепление, а в школе в это время прозвенел звонок на перемену. Выскочили дети, среди них были и моего возраста, и стали бросать снежки, кататься с горки. Шум, смех, визг. Ох, как мне захотелось учиться, не школьником быть, а именно учиться: слушать учителя, отвечать!

В правлении колхоза, в день перед нашим отъездом к Бичам, мне сказали, что за лошадью надо идти на полевой стан. И я пошел. Пришел, а там говорят: «Да, что, – мол, – они там не знают, что на стане нет нужной для этого лошади?»

Я пошел обратно. Я был абсолютно доверчив. Я без сомнения принял, что они действительно не знали об этом. И только сейчас, через 60 лет меня иногда посещают сомнения, и вот только сейчас и об этом случае подумал: а, может, это была озлобленная, не злая, а озлобленная жизнью шутка: – «ишь, уезжают», хотя за все время жизни в колхозе я ни разу не чувствовал недоброжелательства

Зимний день короткий, когда я подходил к деревне, уже темнело. На моем пути перед деревней, через лог от деревни, был скотный двор, у которого пошаливали волки. Я миновал последний околок перед полем, за которым чуть пониже должен быть скотный двор, и увидел, что по дороге навстречу мне, со стороны скотного двора движется что-то темное. Волк?

На всю жизнь осталось в памяти это чувство: «Пошел навстречу…» Гибели? Угрозе? Риску? Чему-то…. Увидев это что-то, я замедлил шаг, потом в мыслях пронеслось осознание, что бежать некуда, и я пошел навстречу. Страха не было, была мысль: «Что дальше…» и в это время я услышал: «Скрип, скрип…» Сани! Это сани, это не волк.

В деревне одумались и всполошились: куда послали на ночь глядя? А мало ли волки? И послали за мной сани.

Через день, мы на двух розвальнях выехали в город Мариинск. Когда мы стали паковать тюки в обратную дорогу, наша бабушка «попросила» хозяев помочь нам, чтобы они видели, что мы «богатств» обратно не везем – из Сибири мы везли только постельные принадлежности и минимум одежды. Валик впоследствии переписывался с Васей и тот ему писал, что холеную дамочку, когда она уезжала из Беловодовки, в дороге пошерстили, и золотишко нашли – мудрая у нас была бабушка.