«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том III. СССР после 1988 года

Может быть, это отражение природных условий нашей жизни? Из чего состояла наша жизнь, жизнь народа землепашца? Климатические условия позволяли вырастить очень не богатый урожай, но достаточный, чтобы пережить зиму. Вот жизнь наших предков и состояла из двух периодов: зимы и лета. Как только сойдет снег, начинается подготовка к следующей зиме. Вспахивается и засевается поле, заготавливается сено, заготавливаются грибы и ягоды (тогда были только дикие). Производится засолка и квашение. Собирается и закладывается в амбары хлеб, а к этому времени и снег выпадает. По санному пути заготавливаются дрова, и наступает русская зима – снежная и морозная.

Начинается второй период, период долготерпения холодов, темноты, курные избы (до XIX века), бережливого питания. Не у всех было достаточно земли, достаточно сил, и не каждый год был урожайным в нашем нечерноземьи. Даже сейчас в пору машин и удобрений, на нашей земле земледелие считается рискованным. Так что зиму надо перетерпеть, так и привык народ к терпению.

Жизнь продолжается

Заявку после моего звонка приняли, но батарея осталась холодной. Я еще раз позвонил, потом еще раз и бросил – противно. А тут и отопительный сезон кончился – перетерпели.

Хотел озаглавить последнюю часть: «Эпилог», но тут же передумал.

Это только для меня эпилог. Да, когда я прихожу на кладбище к Рите, мне хочется лечь рядом с ней среди берез и успокоиться. Я прожил интересную жизнь, я был счастлив. Мне повезло – я работал не у хозяина, а на своем заводе, мне не пришлось быть слугой, я был ничей, я был свободным человеком, у меня, как у дворняжки, не было хозяина. Мне некого было бояться, мы жили без страха за свое будущее. Даже в случае болезни врачи решили, что мне надо удалить аппендикс и удалили. Я же не мог знать, что мне надо удалить этот аппендикс, я же не специалист. Нам не надо было врачей просить, и унижаясь платить, чтобы просьбу выполнили. Даже в голову не могло прийти, что на это у нас не хватит денег, мы ничего не платили – мы это оплатили через государство своим трудом. Никто не мог отнять у меня жилплощадь, если она кому-то понравилась – мне взамен могли предложить только лучшею.

Я говорю о своей жизни и о жизни моих родственников и знакомых, может быть, кто-то жил по-другому

Бывает ли мне досадно за свою прожитую жизнь? Бывает и часто.

Да, я не сделал много добрых дел, которые мне хотелось сделать, и я имел возможность их сделать, но не сделал.

Да, мне сейчас досадны некоторые эпизоды в своем поведении, совершенные необдуманно, когда я не успевал подумать: «Может, это кому-то плохо, и не постигнет ли меня за это божественное возмездие» – и таких эпизодов было много. Живу я сейчас воспоминаниями, и не могу вспомнить ни каких особо хороших каких-либо своих поступков – на память приходят только промахи и, будучи безусловным атеистом, для которого все библейские истории с ангелами и воскрешениями не более чем народные сказки, вспоминая промахи, я постоянно мысленно молюсь: «господи, прости меня грешного».

Жизнь продолжается, и ошибки и промахи продолжаются, но реже – успеваю подумать, а когда не успеваю, то остается молиться: «господи, прости меня грешного».

В январе 2001 года я со своими двоюродными братьями: Валентином, Анатолием и Геннадием приехали в Минск к их родному брату – Павлу Макаровичу Бичу на его шестидесятилетие. Остановились у него на даче. Этот страшно непрактичный, как он себя считает, младшенький стал кандидатом наук и построил у себя на даче кирпичный двухэтажный, мне хочется сказать: «Дворец!» Я привез несколько литров самодельного вина и самогонки, и это оживляло наши беседы. Беседовали и о политике – о прошлом и настоящем, и о литературе, и о науке. В детстве и юности мы часто и подолгу жили вместе, а сейчас встретились после долгой разлуки – было о чем поговорить.

На Анатолия Макаровича, который всю жизнь дистанцировался от физического, притуляясь к духовному, нашло озарение в понимании физической сущности времени. В 1998 году в Киеве он опубликовал свои воззрения. Востребованным оказался и его литературный талант – книжка написана блестящим языком. При чтении приходит ощущение беседы, от которой трудно оторваться. Я в письме спросил его: «Толик, это талантливая мистификация или это серьезно?». Он ответил: «Эдик, это серьезно, это не мистификация», и выпустил вторую книгу с углублением своих воззрений: «Природа времени». Прочитав эти книги, я был поражен объемом информации, которую переработал Анатолий. Теперь ему интересно было узнать нашу коллективную реакцию на его озарение.

– Толян, наплюй ты на все эти мнения, – вмешался Генка.

Его поэтическая душа протестовала против жевания фраз там, где появился луч прозрения. В нем самом проснулся поэт, и он уже выпустил сборник своих стихов.