«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том III. СССР после 1988 года

– На мой взгляд, это дьявольщина. Посредник между Создателем и человеком не может благословлять человека на убийство, или, что то же самое, прощать убийцу. Служитель религии должен встать перед военными с распростертыми руками и возопить к ним: «Не стреляйте, уберите оружие, отойдите от пушек, только не стреляйте, ведь вы можете кого-либо убить». А капеллан стоит за военными и внушает: убей, еще убей, и врет про Творца, что «Бог простит», Христос сказал: «Не убей», а капеллан проповедует каннибализм. Неважно съел ли ты убитого.

– А когда речь идет о защите религии?

– Религию не надо защищать, она естественна. Иерархи защищают не религию, а свое место в религии, подвигая паству на жестокость и самопожертвование. Без всякой причины и следствия, кто первый пролил кровь – преступник. Только словами: «В начале было Слово» и в конце должно быть Слово.

– Божий ты проповедник, – усмехнулся Слава.

– Спасибо. На Руси божьих проповедников называли блаженными, или юродивыми, – поддержал я шутку

После посещения мной с Захаром Кремля, зашел разговор об уничтожении царской семьи. По мне всех жалко, но для семьи трагедия – это потеря близкого человека, а не смерть какого-то царя. К тому же, он сам себя расстрелял 9-го января. С его стороны, расстрел толпы 9-го января был актом самоубийства.

– В глазах церкви он олицетворял Русь Православную, и она его причислила к святым.

– Это издевательство над невинно убиенными 9-го января. В тот день икону Николая Угодника – Небесного Покровителя царя, нес пожилой отец семейства, прислонив ее к своей груди. Пуля прошла сквозь икону, человек инстинктивно прижал ее к себе и на нее упал. Небесный лик залило земной кровью. Как можно было назвать святым полновластного правителя, допустившего это?

– Да откуда ты это взял? Где прочитал?

– Может, такого и не было, но могло быть. Стреляли по толпе залпом, а толпа шла к нему с хоругвями, иконами и портретами самого царя. Допустить такое мог только богоотступник, убоявшийся молящихся.

– Да. Сложный вопрос, они шли с верой, вера их была искренна.

– Да, что ж тут сложного – убийство оно и есть убийство, а церковная администрация, стеная об одном, забвению предает других. Меня давно волнует пропасть отделяющая паству от пастырей

– Мой духовный пастырь интеллигентный высокообразованный человек.

– Безусловно, высокообразованные и интеллигентные среди иерархов есть. Я по телеку слышал православного богослова, который, отвечая на вопросы, говорил, что объяснение богословами физических сущностей было ошибкой. Человек еще многого достигнет в познании материи и отвергнет спорное. Бесспорно только то, что Вечная сущность одухотворила часть земной сущности. Это звучит прямо, как откровение. Между прочим, своей трактовкой взаимоотношения науки и религии он косвенно опровергает утверждение, что первые стихи «Бытия» ниспосланы Моисею свыше.

– Это был Отец Кирилл. Он и сказал, что священные книги написаны не под диктовку, а по вдохновению и могут содержать личные, человеческие воззрения автора в то время.

– И авторы наделили создателя таким презренным среди людей качеством, как любовь лести. В те времена, когда писалась Библия, каждый, кто обращался к ближневосточному правителю, должен был ему льстить – восхвалять и порой, демонстрируя свое ничтожество перед правителем, приближаясь к нему, ползти на коленях. И авторы Библии наделили Бога качествами ближневосточного властелина.

– Но молящиеся принимают это как должное, и искренне его славят.

– И привыкают восхвалять и земного своего правителя – президента.

– Ну, зачем так, среди верующих есть и оппозиционеры, и отнимать у верующего человека право восхищаться Создателем и благодарить его за попечительство, было бы жестоко.

– Конечно, пусть каждый молится, как ему заблагорассудится. Но создатель самосущ и самодостаточен. Он не нуждается в оценке своей сущности и восхвалении своего творчества своими тварями. Если Он есть, то противна Ему лесть.

– Афоризмы выдаешь, – улыбнулся Слава.

– Да, в общем, мелочи это. Дело в другом, я к руководству церквами, хоть христианскими, хоть исламскими, хоть иудейскими, которые желание конкретного человека прибегнуть к молитве превращают в необходимость для общества, я отношусь критически, потому, что тогда церковь из общины единоверцев по духу превращается в администрацию на службе власти. Они знают обряд, но не знают Бога.

– Не тебе об этом судить, – заметил Слава, но я продолжал.