«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том III. СССР после 1988 года

А те, кто в ходе обсуждения путей движения страны оказались в оппозиции, были застигнуты врасплох. Кто их мог организовать? Партий не было.

Еще до развала Союза, я пытался воззвать к «партиям», чтобы они сняли маски и показали свое лицо:

«Помогите разобраться!

Надо надеяться, что в нашей стране все же будут выборы на многопартийной основе…. Но вот парадокс нашей действительности: к многопартийным выборам не готовы ни партии, ни избиратели. Партий объявилось много, но различия между их декларациями о свободе, безопасности и экономическом благоденствии так тонки, что без специального образования их не приметишь, а к урнам пойдут все. Некоторые же партии заявляют: «Вы дайте нам власть, а мы будем править в ваших интересах» – это уж полный абсурд.

Партии, если вы хотите, чтобы избиратель подошел к урне для голосования сознательно, то помогите разобраться в ваших отличиях. Пусть партии выйдут из тени и покажут свое лицо, ответив на ряд вопросов…. Кто должен стоять во главе государства: президент, парламент, монарх?

Каким языком, и в каких случаях пользоваться?

Какой должна быть армия?

Форма взаимоотношений между центром и республиками?

Надо ли – и как – приватизировать промышленность и землю?… и т. д. и т.п.».

Я был наивен, газеты лучше меня знали, что собой представляют наши партии, газеты знали, что вопросы новым партиям задавать бесполезно; им не с чем было выходить из тени.

Не дееспособна была и компартия. Само ее название вызывало у большинства народа отторжение: «у… коммуняки». На ней были отпечатки всех неудач и всех преступлений прошлого. Лозунги, которые она провозглашала, были до анекдотичности бессмысленны. Например: «Восстановить СССР». Партия отказалась от идеологических основ интернационализма, и к ней стали прилипать откровенные расисты.

Бывший кандидат в члены Политбюро, коммунист Ельцин кривил губы: «С коммунистами вернется КаГеБе».

Может быть, это было бы хорошо, потому, что после смерти Сталина и расстрела Берии, за КГБ осталась только функция быть неподкупными стражами законности, в том числе и в рядах МВД. Неподкупной, потому что еще по закваске ЧК за всякий внеслужебный контакт с предполагаемым возможным противником, сотрудника КГБ могли назвать «врагом народа» со всеми вытекающими последствиями, вплоть до высшей меры. Так что коррупция в этих органах в то время еще исключалась. Так думал и так думаю я. Может быть, какой-либо бывший сотрудник КГБ, знающий об этом не понаслышке, уже рассказал об этом иное, но я не читал.

Были у сомнительных собственников, у генералитета МВД и у коррумпированной администрации побудительные причины это КГБ, как единственную в стране неподкупную структуру, уничтожить. Ельцин, объединяя коммунистов и КГБ в своих обращениях к аудитории, создает образ, символизирующий Сталинский репрессивный аппарат, который был ненавистен всем слушателям. Этим приемом он эту неприязнь распространял и на коммунистов, и на КГБ вне их связи друг с другом. Ельцин, таким образом, бил сразу по двум зайцам: по опасному для преступников КГБ и по недееспособной, но опасной, как конкурент при голосовании, Компартии.

Верхушка компартии, когда она еще была у власти, ничего не сделала, для плавного перехода от плановой экономики к рыночной, как это сделал в Китае Дэн-Сяопин, и еще в 88-м устами Горбачева талдычила, что частная собственность – основа для эксплуатации. Они так и не выработали программы своей переориентации на нормальные социал-демократические позиции. Не нашлось среди коммунистов своего российского Дэн-Сяопина

И всё-таки я голосовал за компартию. При этом проявилась еще и протестная черта моего характера. Но в данном случае, не это повлияло на мое голосование, я голосовал за то, чтобы в думе была оппозиция. В качестве оппозиции я выбрал компартию. И это внесло разлад в нашу компанию. Юра Тарасенко – бывший коммунист, стоял, как и все в нашей компании, задолго до «перестройки» на позициях демократов. Он вышел из партии сразу, как только наметился ее развал, и был до глубины души потрясен моим поступком. Не потрясен, а возмущен! Возмущен был мною, как личностью! Ольга резюмировала:

– Как можно сидеть за одним столом, коль вы оказались политическими противниками?

– Какие же мы политические противники, если цель у нас одна – демократизация.

– Цель провозглашается одна, а выбранные дороги ведут в разные стороны.

– Не в разные стороны, а в одну, но только разными путями.

– Когда разошлись, то где уверенность, что сойдетесь?

– Ну, тут уж действительно, надо просто доверять друг другу. И, вообще, в личных отношениях надо исходить из личности, а не из политических пристрастий. Богослов и атеист могут быть друзьями.

И мы остались друзьями и сидели за одним столом. Только пили мы не коньяк и портвейн, а самогоночку, настоянную на душице, и вино из садовых наших полусеверных ягод. Закусывали солеными огурчиками и картошечкой с селедочкой, или килечкой. Главное ведь порядочность людей в компании. И спорили.