«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том III. СССР после 1988 года

Сын Василия и Матрены – отец Юры – рассказывает о себе. Запомнился ему 46-й год. Это был год, когда неурожай прокатился по всем хлебным полям средней полосы России и Украины. Много в жизни видевшие родители заготовили на зиму жёлудей, которых в том году уродилось в окрестных лесах великое множество. Зимой эти жёлуди мололи и подмешивали в муку или в отруби. Мать из этой смеси пекла «хлеб». Это были черные горьковатые кирпичи, но это была пища.

(Мы в Харькове в эту зиму «пороли» несчастного за то, что он украл хлебные карточки).

«На исходе зимы, когда прилетели грачи, отец принес мне одноствольную берданку 20 калибра, несколько металлических гильз, немного пороха и пистоны. Жили мы в лесу, от крыльца до леса метров 10 – 15, а хозяйственные постройки – амбар, баня и погреб – были среди деревьев, на которых была масса грачиных гнезд. Спускались грачи и на землю, на оттаявший навоз. Я выставлял окно в бане и ждал, когда грачи соберутся поближе друг к другу, так чтобы уж не одного одним выстрелом взять – долго приходилось ждать. Когда порох кончился, соскребывал со спичек «серу», заряжал ружье гвоздями, так что дальнобойность у него была метров 15. Из тех гнезд, к которым можно было добраться, я вынимал яйца и ставил небольшой капкан. Все шло в тот голодный год в пищу. «Бытие определяет сознание». Мясо грачиное очень вкусным нам тогда казалось. Может оно и в самом деле вкусное, однако сейчас уж в голову не придет дикая мысль убить грача, но с тех пор осталась у меня страсть к охоте, которую я пронес через всю свою жизнь.

В конце мая того года пала колхозная лошадь. Сняли с нее шкуру, а труп закопали в скотомогильнике. Лошадь пала не от болезни, а ее загнали. Об этом знал старик сосед, и предложил отцу откопать ее. Ночью мы вчетвером: сосед с внуком и отец со мной труп откопали, погрузили на тележку и отвезли к пруду. Там тушу отмыли от грязи и разделили пополам. Отец мясо засолил и загрузил в погреб, так что мы все лето ели котлеты, солонину, в общем, избавились от голода».

«В деревне «трудовая деятельность» начинается сызмальства – по мере того, как появляется способность выполнить ту или иную работу, – рассказывает Леонид Васильевич, – а во время лихолетий это проявляется особенно. С первых дней войны отец ушел на фронт, а потом на трудовой фронт, так что на плечи моей старшей сестры Любы и на мои плечи легли все заботы в помощь маме. Уж прополка-то огорода, без сомнения, была нашей работой, и еще уход за скотиной, заготовка дров и прочие домашние и сельские дела.

С весны 47 года пошел работать в колхоз, чтобы зарабатывать трудодни, но главное было то, что всем работникам в поле привозили бесплатный обед.

И потом, до поступления в военное училище, все летние каникулы я работал в колхозе, что было неплохой поддержкой скудного семейного бюджета. Начинал с ручной прополки полей, а затем работа и на быках, и на лошадях, и на тракторе, и на комбайне.

Еще, будучи пацаненком, возил на быках (волах) снопы к овину. В упряжке быка нет вожжей. Управляют палочкой и командами: цоп – влево, цаба – вправо. В жаркий летний день, подъезжаю к овину с полным возом снопов, а недалеко от овина пруд, где отдыхает стадо коров, прячась по уши в воде от оводов и слепней. Вдруг мой бык поднимает хвост «трубой» и, не смотря на мои команды, бежит во весь опор к пруду. Залез бык по уши в воду, и воз плывет по воде, а я наверху реву во все горло. Это всё увидели женщины с овина и вызволили меня из плена».

В 44 году пошел в школу. Четырехгодичную начальную окончил в своей деревне «Поляна». Школа располагалась в избе, где все четыре класса занимались одновременно у одной учительницы и сидели в одной комнате. Деревушка была небольшая, и ребятишек было мало, но начальные школы, чтобы обучить, хотя бы, грамоте, были в любой деревушке. В Куйбышевской области большинство населения русские, область была русскоязычной, но в маленькой деревушке с мордовским населением школа была мордовская, чтобы не создавать детишкам дополнительных трудностей, и в школе, как и в семье, говорили по-мордовски.

Семилетка была в шести километрах от дома в «Большом Толкае». Там же училась и старшая сестра Люба. Домой ходили каждый день. Дома надо и воды принести, и дров наколоть, и скотину накормить. Только во время лютых морозов и во время половодья домой не ходили: родители поселяли детей у местных. Расплачивались возом сухих дров. Родители жили рядом с лесом, а школа была в степной части, так что воз дров – это была хорошая плата.

После семилетки большинство товарищей направились приобретать специальность в ремесленное училище. Когда и Леня высказал отцу такое же намерение, отец показал на широкий ремень, которым он правил бритву, со словами: «Я тебе покажу ремесленное». Сам Василий Илларионович, поучившись в деревенской школе, с 12 лет пошел батрачить, и ему после войны страстно хотелось выпихнуть своих детей из той жизни, которую пришлось прожить ему, тем более что дети показывали успехи в учебе.