Современная язва

— Дня два-три я могу подождать, — согласилась жена. — На расходы по кухн рубля четыре у меня есть.

— Пожалуйста, Нюточка… Подожди.

Она встала со стула, выпрямилась во весь ростъ и, взглянувъ на мужа, произнесла, отчеканивая слова и подмигивая:

— У тебя, Александръ, могли-бы быть деньги, и при проигрыш въ тотализаторъ могли-бы быть деньги, но ты, милый другъ, пропускаешь то, что по рчк плыветъ. Да… пропускаешь… Эдакимъ большимъ учрежденіемъ ты завдуешь… Столько здсь длается поставокъ подрядчиками, а ты пропускаешь, что по рчк плыветъ.

— Ты мн это насчетъ взятокъ намекаешь, что-ли? — спросилъ мужъ. — Намекаешь, что я взятокъ не беру?

— Это не взятки. Взятки совсмъ другое. А вдь ужь везд длается, что тому, гд кто что принимаетъ, всегда извстный процентъ даютъ.

Мужъ помолчалъ и отвтилъ:

— Ты ошибаешься, милая: Я взялъ ужъ кое съ кого взялъ… И какъ мн эти деньги руки жгли, если-бы ты знала!

Она улыбнулась и сказала.:

— Однако, не прожгли вдь. Мало берешь, Александръ Иванычъ. Здсь, говорятъ, твой предшественникъ каменный домъ нажилъ. Да… А ты не можешь жен даже двадцати пяти рублей датъ, — прибавила она и стала уходить изъ кабинета!

— Завтра или послзавтра я теб дамъ, Нюточка, двадцать пять рублей! — крикнулъ ей вслдъ мужъ. — Дамъ. Будь покойна.

По уход жены Трущохинъ опять всталъ изъ-за письменнаго стола и опять началъ ходить по кабинету, бормоча себ что-то подъ носъ. Черезъ минуту онъ позвонилъ. Вошелъ лакей-подростокъ въ сромъ фрак, то что называють казачкомъ.

— Давеча дворникъ тутъ былъ… Подрядчикъ, что намъ дрова поставляетъ, — сказалъ Трущохинъ. — Я его видлъ въ окно, когда онъ ходилъ по двору. Посмотри-ка его на двор. Можетъ быть онъ еще не ушелъ.

— Не ушелъ-съ, — отвчалъ казачекъ. — Я сейчасъ собаку на дворъ гулять выводилъ, такъ онъ съ вахтеромъ разговаривалъ.

— А если не ушелъ, то бги скорй и позови его сюда.

Казачекъ ушелъ. Трущохинъ потеръ руки и тихо сказалъ себ:

— Понажмемъ… Дйствительно, дрова онъ ставитъ плохія… Во-первыхъ, сырыя, потомъ маломрныя. Онъ долженъ ставить дрова-швырокъ въ девять вершковъ длины, а у него полно то и дло въ восемь вершковъ, а то и меньше. Вдь это-же противъ условія, противъ контракта. За что ему мирволить!

Казачекъ вернулся и сказалъ:

— Здсь онъ. Сейчасъ придетъ.

У Трущохина усиленно забилось сердце. Онъ раза два прошелся по кабинету.

— Прямо маломрныя дрова, а это ужъ злоупотребленіе… Ну, а хочешь длать злоупотребленіе, такъ платись… — бормоталъ онъ. — Да, платись… Зачмъ теб наживать одному? Длись съ другимъ.

Въ сосдней комнат раздались шаги и сжрипли сапоги.

«Идетъ. Какъ его зовутъ-то? — Задалъ себ вопросъ Трущохмнъ, взглянулъ на себя въ каминное зеркало и увидалъ, что покраснлъ.

— Проклятый тотализаторъ! — произнесъ онъ вслухъ и, чтобы утишить волненіе, сталъ закуривать папиросу.

* * *

Дровяникъ вошелъ въ кабинетъ и истово перекрестился на икону, висвшую въ углу.

— Добраго здоровья, Александръ Иванычъ… — заговорилъ онъ протяжнымъ теноркомъ:- звать изволили?

Трущохинъ обернулся. Передъ нимъ стоялъ пожилой человкъ въ драповомъ пальто, ярко начищенныхъ сапогахъ бутылками, очень благообразный, и кланялся, держа въ одной рук картузъ, а другой поглаживая широкую русую бороду съ просдью.

— Звалъ… — отвчалъ ему Трущохинъ, — и хочу съ вами серьезно поговорить. — Такъ, милйшій, нельзя, такъ невозможно, господинъ Ухватовъ. Такъ торговцы не длаютъ.

— Что такое? Въ чемъ дло, ваше превосходительство? — испуганно спросилъ дровяникъ.

— Во-первыхъ, я еще не превосходительство, а во-вторыхъ, вы сами знаете, что я говорю насчетъ дровъ, которыя вы ставите. Это ужь изъ рукъ вонъ, Ухватовъ. Какъ васъ звать?

— Терентіемъ Павловымъ-съ.

— Такъ не длается, Терентій Павлычъ, и я не могу этого допустить! Не могу-съ!

— А что такое насчетъ дровъ, Александръ Иванычъ? Дрова, кажется, первый портъ.

— Да, если считать снизу. Садитесь. Присядьте.

— Ничего-съ… Постоимъ… — проговорилъ дровяникъ, однако прислъ на кончикъ стула у дверей, издалъ глубокій вздохъ и произнесъ:- Удивительно!

Слъ и Трущохинъ.

— Я не могу кричать на васъ, это не въ моей манер, - проговорилъ Трущохинъ:- но скажу вамъ, не горячась, что вашихъ дровъ я не могу принять. Ршительно не могу.

Дровяникъ поднялся со стула.

— Отчего-же это такъ? Позвольте… — спросилъ онъ.

— Потому что он сырыя и маломрныя… Невозможныя дрова.

— Эти дрова маломрныя? Не знаю-съ… Удивительно!.

Дровяникъ развелъ руками и хлопнулъ себя картузомъ по бедру.

— Да-съ, сырыя и маломрныя, а это противъ контракта, — продолжалъ Трущохинъ. — Въ контракт прямо сказано, что дрова должны быть не мене девяти вершковъ длины и не мене трехъ ширины, а вчера я ходилъ на дворъ ихъ осматривать и за какое полно ни возьмешься — все восемь вершковъ, а то и меньше. И наконецъ, среди полньевъ есть просто палки какія-то… Напиленныя жерди…

— Не знаю-съ… — протянулъ дровяникъ. — Удивительно.

— Такъ вотъ знайте-съ… И знайте также, что принять ихъ я никоимъ образомъ не могу.

— Позвольте-съ… Вдь дрова не машиной ржутся, и если такое-нибудь полно…

— Нтъ, тутъ-съ не одно полно. Тутъ не объ одномъ полн рчь.