— Поздно, папаша. Онъ ужъ такъ втравился, что по ночамъ даже про лошадей бредитъ, высчитываетъ ставки. Онъ жену, дтей забылъ изъ-за проклятаго тотализатора. Съ нимъ жить, такъ мы буквально нищіе будемъ. Я хочу забрать свои вещи и перехать къ моей матери.
— Да что ты! Женичка, опомнись! — закричала старуха.
— Евгенія Васильевна, опомнись! Что ты говоришь! — воскликнулъ старикъ,
— Одинъ исходъ. Только у мамаши моей я кое-какъ и могу еще просуществовать на т проценты, которые я получаю съ моего капитальца. Ну, у мамаши кое-что есть. Она живетъ своимъ домомъ. А съ нимъ — онъ все растратитъ.
На порог стоялъ мужъ, мужчина лтъ подъ тридцать, въ блокурыхъ усахъ, въ срой пиджачной парочк, съ портфелемъ подъ мышкой.
— Про меня? Про тотализаторъ?… Эхъ, старая псня! Нельзя-же совсмъ безъ страстей жить, нельзя-же совсмъ ужь никакимъ спортомъ не увлекаться! Но теперь меня бьетъ неудача. Однако, не всегда-же она будетъ меня бить. Когда-нибудь да поправлюсь, — проговорилъ онъ и сталъ здороваться со стариками.
— Когда къ теб придетъ удача, я съ тобой ужъ не буду жить. Я буду у моей маменьки, — твердо сказала жена и залилась слезами.
V
Домовладлецъ Черноусовъ, плотный мужчина съ подстриженной бородой, въ пальто нараспашку и въ драповой шапочк на бекрень, ходилъ у себя по двору и принималъ отъ кладчика выставленныя ему дровяникомъ дрова для зимняго запаса. Тутъ-же былъ старшій дворникъ, то что называется мужикъ-чистякъ, въ наваченномъ пиджак, столь излюбленномъ кучерами, въ сапогахъ бутылками и въ картуз старо-купеческаго пошиба. Дворникъ былъ съ складной саженью въ рукахъ и то и дло приставлялъ ее къ штабелямъ дровъ въ разныхъ мстахъ. Домовладлецъ Чернорусовъ, держа въ зубахъ потухшій окурокъ сигары, тыкалъ пальцемъ въ дрова и говорилъ:
— Везд такія щели, что кулакъ пролзетъ. Разв это кладка? Такую кладку развалить слдуетъ и заставить вновь складывать. Смотри… Это что? — указалъ онъ кладчику.
— Позвольте-съ… Да вдь ужъ невозможно, чтобы плотная стна была, — отвчалъ кладчикъ.
— Что ты мн зубы-то заговариваешь! Разв я не понимаю! Слава Богу, не первый годъ живу на свт. Видалъ виды-то! Это не кладка… Такая кладка не бываетъ.
Кладчикъ развелъ руками въ желтыхъ кожаныхъ рукавицахъ.
— Не знаю, господинъ!.. Мы старались… Старались, чтобы вамъ угодить, — сказалъ онъ. — Что намъ хозяина-то жалть? Намъ лестно покупателю угодить. Покупатель на чай дастъ.
— Нтъ, за такую кладку даютъ по ше, а не на чай… — отвчалъ Чернорусовъ. — Ну, да ты человкъ служащій… Тебя и винить нечего… Ты долженъ хозяину ворожить. А хозяинъ твой за такую кладку долженъ по меньшей мр по двугривенному съ сажени скинуть.
— Воля ваша-съ… Это ужь вы съ нимъ и вдайтесь. А мы старались.
— И потомъ копаетесь… За недлю только шестьдесятъ саженъ выставили, а вдь мн надо двсти двадцать пять, — продолжалъ Чернорусовъ.
— Лошади у насъ, ваша милость, были очень заняты. Въ казну возили, — отвчалъ кладчикъ. — Теперь у насъ пойдетъ все въ аккурат, будьте покойны.
— Только ты знай! Больше я такой кладки не приму.
— Будьте покойны, не обидимъ. Тутъ полно крупное шло, бортовое, а теперь поровне дрова пойдутъ и кладка плотне будетъ.
— А ты чего звалъ, когда дрова-то клали? — накинулся Чернорусовъ на дворника. — Ты возьми глаза-то въ зубы, да и смотри.
— Я, Помпей Яковличъ, тысячу разъ имъ говорилъ, да нешто съ ними что подлаешь!
Хозяинъ закурилъ окурокъ потухшей сигары и сталъ уходить со двора медленнымъ шагомъ. Дворникъ слдовалъ сзади.
— А что-же Нашлепкинъ изъ восьмого номера? — обратился вдругъ хозяинъ къ дворнику. — Когда-же онъ съ деньгами-то? Вдь ужъ пора уплатить за квартиру. Семь льготныхъ дней вчера еще прошло.
— Каждый день хожу, да что-жъ съ нимъ подлаешь, Помпей Яковличъ!
— И Колотырниковъ то-же самое. Исправный жилецъ и вдругъ…
— Колотырниковъ тоже проситъ подождать до понедльника.
— Здравствуйте! До понедльника! Да вдь это… Впрочемъ, вотъ онъ и самъ Колотырниковъ.
На двор появился, выйдя изъ подъзда, маленькій тщедушный господинъ въ статскомъ пальто, форменной фуражк и съ портфелемъ. Дворникъ вспыхнулъ и залебезилъ около хозяина.
— Не тревожьте ихъ, Помпей Яковличъ. Они ужъ и такъ въ печали. Они третьяго дня сестру схоронили. Вотъ изъ-за этого-то, надо статься, у нихъ и въ деньгахъ умаленіе, — говорилъ дворникъ.
Но Колотырниковъ самъ подошелъ къ Чернорусову.
— Добраго здоровья-съ… — заговорилъ онъ. — Книжечку все отъ васъ обратно дожидаю, книжечку.
— Какую книжечку? — удивленно спросилъ Чернорусовъ.
— А квартирную… съ вашей подписью, что деньги за квартиру получили.
— То-есть какъ это? Да вдь вы…
Произошла пауза.
— Что я? Я ничего… Я уплатилъ… Я послалъ къ вамъ съ дворникомъ деньги.
— Да… но за послдній мсяцъ вы еще не заплатили, — сказалъ Чернорусовъ.
— Недлю тому назадъ еще вашему дворнику все до копечки… За два дня до срока до копечки… Я про послдній-то мсяцъ и говорю.
— Силантій Федоровъ! Какъ-же ты мн?..
Чернорусовъ вопросительно взглянулъ за дворника.
Тотъ совсмъ смшался.
— Междометіе тутъ такое маленькое вышло, Помпей Яковличъ… — пробормоталъ онъ.
— Какое междометіе! Что ты врешь! — воскликнулъ хозяинъ.