Современная литература Великобритании и контакты культур

А я закончу это письмо двумя‐тремя словами об английском языке. Он всех на свете легче и простее, совсем почти не имеет грамматики… Но вы, читая как азбуку Робертсона и Фильдинга, даже Томсона и Шекспира, будете с англичанами немы и глухи, то есть ни они вас, ни вы их не поймете. Так труден английский выговор, и столь мудрено узнать слухом то слово, которое вы знаете глазами. Я все понимаю, что мне напишут, а в разговоре должен угадывать [Карамзин, с. 482]16.

Естественно, что звучание английского языка кажется повествователю неблагозвучным и резким. Очевидно, что его знание было для Карамзина пассивным: он мог читать и переводить, но плохо говорил и понимал английскую речь17. Знание английского именно в таком варианте было характерно для многих русских образованных людей, которые стремились самостоятельно выучить язык Шекспира (точно так же владел английским А. С. Пушкин – н алицо интерес к культуре, язык которой воспринимается как экзотический, и практически отсутствует возможность общения с образованными носителями английского языка в России).

Следует подчеркнуть, что Карамзин хорошо знал и любил английскую литературу. Так, в 1787 г. в «Московском журнале» были напечатаны переведенные им произведения западноевропейской литературы, среди которых была трагедия Шекспира «Юлий Цезарь». Хотя Карамзин был знаком с французским и немецким переводами трагедии, он сделал свой перевод с английского оригинала (см.: [Горбунов]). В своем программном стихотворении «Поэзия» того же года Карамзин назвал величайшими прежде всего английских поэтов Оссиана, Шекспира, Мильтона, Юнга и Томсона. Он также неоднократно рецензировал переводы английских авторов на русский язык. Существенной представляется сама позиция литератора по вопросу переводной литературы. Одним из первых он начинает писать о статусе перевода и переводчика в принимающей культуре:

Некоторые из наших писцов, или писателей, или переводчиков – или как кому угодно будет называть их – п оступают еще непростительнейшим образом. Даря публику разными пиесами, не сказывают они, что сии пиесы переведены с иностранных языков. Добродушный читатель принимает их за русские сочинения и часто дивится, что автор, умеющий так хорошо мыслить, так худо и неправильно изъясняется. Сама гражданская честность обязывает нас не присваивать себе ничего чужого: ни делами, ни словами, ни молчанием [История, с. 217].

очень много, до 40 % слов французского происхождения (последствия нормандского завоевания) и около 15 % заимствований из латыни. Как правило, эта лексика сохранила свою орфографию, но ее произношение резко изменилось, особенно в XV–XVII вв., в результате чего и по сей день английская орфография отражает средневековое английское произношение, но все позднейшие фонетические изменения не нашли в ней отражения. Поэтому, читая и произнося английский текст по фонетическому принципу (буква – з вук), Карамзин мог понять письменный текст, но не устный.

Точно так же, рецензируя переводы различных произведений английской литературы, Карамзин неизменно пользуется возможностью высказать собственные взгляды по широкому спектру вопросов. Так, анализируя в «Московском журнале» в 1790 г. анонимный русский перевод «Утопии» Т. Мора, сделанный с французского перевода Т. Руссо, он рассуждает об утопических проектах вообще, но одновременно высказывается по их поводу весьма скептически. В 1791 г. он рецензирует русский перевод первой части «Клариссы» Ричардсона (вновь появившийся через французское посредничество). «Рецензия Карамзина во многом имела программное значение для русской литературы: здесь формулировались важные эстетические принципы нового направления», которое позже получило название сентиментализма [Там же, с. 260].