Современная литература Великобритании и контакты культур

Часто по утрам он [муж героини] жаловался, говоря, что я плохая жена… Я не сердилась. Я и не знала, что можно было сердиться. Это был Китай. Женщина не имела права сердиться. Но я была несчастна, зная, что мой муж мною недоволен и что мне придется пройти через много страданий, чтобы показать ему, что я хорошая жена (p. 210).

Игра слов и культурных смыслов приобретает особое значение в главе «Американская вечеринка», когда американские и китайские военные летчики встречаются на танцах. Здесь происходит первая встреча Винни с Джимми Лу, американцем китайского происхождения, ее будущим вторым мужем. Джимми выступает посредником между двумя группами людей: представляя американским летчикам китайских девушек, он дает им западные имена:

Джимми Лу всматривался в их улыбающиеся лица, как будто за несколько минут мог определить характер и найти самое подходящее имя. По большей части он давал имена, которые можно было легко произнести: Донна, Дотти, Пэтти, Пэгги, Салли, Сьюзи, Мегги, Мэтти, Дженни, Джуди. Но если девушка была слишком настойчивой или капризной, если она говорила, что ей хочется иметь имя лучше, чем у подруги, он давал ей сложное имя, которое невозможно выговорить языку китайца: Гретхен, Фейт, Теодора (p. 389).

Именно тогда Венг становится Винни (смена имени, без сомнения, символизирует начало смены культурных ориентиров), Хулан – Хелен, а жестокий Вен Фу, отказавшись от предложенного имени Виктор, требует чего‐то более выдающегося:

«Может быть, имя какого‐то героя?» – с казал Джимми. «Что‐нибудь позначительнее», – ответил Вен Фу. – «Имя человека, который навсегда изменил ход истории?» – п редложил Джимми. – «Точно, – заявил Вен Фу, – э то лучше всего». – «Иуда, – с казал Джимми. – Ваше имя Иуда. Я не знаю никого другого, кто бы носил это имя» (p. 390).

Сравнение западной и восточной культур, прежде всего китайской, осуществляется в произведении на всех уровнях идейно‐эстетической системы. В своем развитии героиня проходит путь от полного подчинения законам традиционного китайского общества до осознания значимости собственной личности, западного понимания индивидуализма. В финале романа, когда муж пытается вернуть ее в семью, она заявляет: «Лучше я буду спать на голом полу в тюрьме, чем вернусь в дом этого человека» (p. 477).

Осознание Винни ценности и значимости собственной личности, однако, не означает полного и безоговорочного приятия ею западных ценностей, хотя в начале рассказа она провозглашает:

Когда я приехала в эту страну (США), я сказала себе: «Я могу думать по‐иному. Сейчас я могу забыть свои традиции, спрятать все свои секреты за дверью, которую никогда не откроют и которую не увидят глаза американцев». Я думала, что прошлое навсегда закрыто, и все, что мне нужно было делать – называть Формозу Китаем30, сократить весь Китай до маленького острова, где я никогда не бывала… Я была не одна из тех, кто отказался от старых вещей, чтобы соответствовать новым обстоятельствам. Люди из нашей церкви… – все они что‐то оставили. Старые долги и плохое начало. Старых матерей и больных отцов, первых жен и слишком много детей, предрассудки и судьбы, предопределенные китайским календарем (p. 81).