Современная нидерландская новелла

Порой, перевернув большой камень, он находил под ним множество омерзительных тварей, которые отчаянно копошились там, смертельно напуганные, что их обнаружили, и у него появлялись такие же мысли: вот оно, Зло, он поймал его на месте преступления, в самом логове; и тогда он безжалостно втаптывал в песок, уничтожал эту гнусную нечисть навсегда. Он понял, что Зло трусливо и слабосильно, что оно живет, размножается и вырастает сильным и опасным, только пока его не видят; потому-то всякое Зло и прячется в темноте.

Как-то в полдень он опять пришел туда. Лес тревожно стонал, ведьма кричала, но он не убежал. Спокойно смотрел он в единственный ведьмин глаз и уже не боялся. То есть, конечно, было боязно, но он не трусил. И вот оказалось, что лес уже не стонет, кругом спокойно, обычный тихий летний день. В лесу было так темно, что, посмотрев наверх, он не смог разглядеть ничего, кроме сумрачных сводов из серых, давно уже мертвых ветвей. Сквозь эти своды не проникал ни свет, ни дождь. Вся жизнь была там, наверху, в зеленых вершинах, в самых макушках вековых деревьев: их омывали дожди, и там оставалась вся влага. Здесь же, внизу, в ведьмином гнезде, было невыносимо сухо, и гаденыши жалобно вопили, изнемогая от жажды.

Наконец он решился и пошел по тропинке. По колено проваливался он в сухую пыльную хвою — видно, столетиями не ступала здесь нога человека. В некотором смысле он мог считаться первым на этой тропинке, ведь и Колумб только в этом смысле был первым на своем пути в Америку.

Осторожно пробирался он между деревьями к таинственному одинокому глазу, который вдруг оказался совсем и не глазом, а небольшим окном, полуприкрытым ставнями, — так, значит, это дом, кто же тут живет? Мальчик двинулся дальше, колеблясь и в то же время охваченный жгучим нетерпением…

Вот он вышел на освещенное место, но дом, который возвышался перед ним, был мрачным, и серым, и таким громадным, каких Андре еще никогда не видел. Со страхом и изумлением смотрел он вверх на бесчисленные окна, забранные коваными решетками… Так вот где прячется Зло — в шкафах, на полках, шеренгами по старшинству притаились здесь духи злодейства и несчастий; кажется, даже шторы на окнах ехидно пожимают плечами, как будто вот-вот злорадно, украдкой захихикают, — но все это мертво, мертво, мертво навеки. От волнения у него перехватило дыхание: это действительно был самый настоящий край света.

Андре тщательно ополоснул стаканы. Нельзя сказать, чтобы он умел объяснить спорщикам в кафе, кто в чем ошибается, нет, но, вступив в беседу, он тотчас направлял ее в нужное русло. И не потому, что — как считали все — правильно понимал обе стороны, просто он умел незаметно подменить одно мнение другим. Он не мешал им вдоволь наговориться — пусть даже наболтают лишнего, — тем легче потом будет исподволь, как по гладким рельсам, перевести разговор на житейские хлопоты, радости и заботы о хлебе насущном. А Колумб? Ну что же в нем особенного? Правда, он открыл новый материк, но ведь и кроме него всегда находились мореплаватели, которые из простого любопытства и жажды открытий выходили в море с запасом провианта на один месяц, с запасом мужества на целую сотню лет. Да, им не занимать отваги, но, в конце концов, все их испытания и переживания, даже если бы после трех недель плавания, шторма и кораблекрушения их выбросило на сушу всего лишь в каких-нибудь десяти метрах от того места, откуда они отплыли, — даже в этом случае все их испытания и переживания были бы ничуть не сильней тех, что выпали на долю маленького Андре, когда он наконец дошел до края света: сам того не подозревая, он оказался у задней стены того же самого Дворца.

Только когда он обошел здание кругом, увидел главную аллею, львов впереди, а за собой сверкавшую золотом парадную дверь, только тогда он понял, куда же он попал. И вся стройная картина мира, созданная детским воображением, мгновенно рухнула; он шел ни много ни мало полдня, добрался туда, где до него не побывал еще никто, а в результате открыл, что оба его мира — мир Добра и мир Зла — всего лишь две стороны единого целого.

Он пошел по аллее, робко оглядываясь на оставленное позади и недоверчиво посматривая на то, что ждало его впереди, — на ограду парка. Он вскарабкался на нее, но, когда был уже на самом верху, на чугунных наконечниках копий, его заметил подошедший сторож. Как только мальчик спустился на землю, сторож сделал ему выговор за недостойное поведение в таком месте. Но Андре почти ничего не слышал: столько событий за один день!

Еще раз оглянулся он на Дворец. Тот по-прежнему возвышался во всем великолепии, загадочный и белый, не просто белый, а неправдоподобно, фантастически белый. Андре даже показалось, что с этого дня весь остальной мир вдруг потемнел, стал более серым и тусклым. Даже отцовский дом, даже родители показались ему не такими, какими они были перед этим путешествием. И до сих пор ему иногда кажется, что он так и не вернулся в прежнюю жизнь.

Жак Хамелинк

Перевод Ю. Сидорина