Современная нидерландская новелла

Он повернул к нам высохшее, морщинистое, хитроватое лицо и закусил концы грязно-белых усов. Старый крестьянин, пастух без стада. Сбив фуражку на затылок, он, не отвечая на наши вопросы, уставился на небо.

Мы поплелись обратно к дюнам, мимо которых уже проходили раньше. Ничего интересного по дороге не попадалось. В одном месте стояла табличка: «Вход воспрещен. Снаряды».

— Может, здесь еще остались мины, — предположил Рябой и лягнул ногой сыпкий, почти текучий песок.

Следов здесь уже не было видно. Похоже, никто сюда не ходил. Все в поту, мы взобрались по склону дюны, где стоял осевший серый бункер.

Когда мы влезли на платформу бункера, из которой торчали ржавые железные прутья, Бушмен вскинул руки, повернулся к морю, казавшемуся здесь более голубым, таинственным и тихим, чем в других местах, и закричал:

— У-у-у!

По песчаному пляжу бродили несколько человек. Время от времени они наклонялись и что-то подбирали. Искатели ракушек? Медленно они уходили все дальше и дальше.

В бункере нас сразу охватил мрак. В нос ударил тяжелый запах цемента и гнилой земли. Промозглый, нелетний запах.

Бушмен чиркнул спичкой. Пламя робко поползло вверх и погасло.

Каменный пол был завален всяким хламом. Рябой что-то подобрал и тихо присвистнул сквозь зубы, как делают взрослые, застигнутые врасплох и не желающие показать этого.

Что-то ползло по моей ноге. Паук! Я стряхнул его, и мы выскочили из бункера. Дневной свет обрушился на нас с ослепляющей силой. Рябой показал нам, что он нашел. Ржавый патрон с пулей.

— Вот это да! — сказал Бушмен и, выхватив патрон из рук Рябого, жадно осмотрел его.

Мы снова спустились в бункер и начали шарить в полутьме по полу. Я нашел пулеметную ленту, битком набитую патронами. Лента насквозь проржавела и совсем потеряла гибкость. Когда мы ее распрямили, она лопнула в двух местах. Мы вынули патроны из гнезд и поделили их между собой.

Едва мы вышли из дюн и медленно зашагали босиком через пустошь Звина, поросшую лилово-бурым вереском, с многочисленными неглубокими озерцами, в которых, как на фотопленке, отражались одновременно небо и дно, нас попытался остановить охранник, кричавший что-то неразборчивое со своего поста у решетки. Он махал нам рукой, подзывая к себе. Но мы даже не ускорили шага.

Возле пешеходной тропки через дюны Бушмен укрепил патрон пулей вниз между двух камней, отступил на шаг и, швырнув другой камень, попал точно по капсюлю.

Щелчок, и не громкий даже, тонкая струйка дыма, что-то отлетело в сторону, потом резкий запах, как от игрушечных пистонов: порох.

С дюны к пляжу спускалась девушка. На ней были зеленые солнечные очки. Она осторожно ставила ноги, вероятно, чтобы не оступиться в рыхлом песке, который толстым слоем покрывал деревянные ступени, а может быть, она шла босиком, как мы, и боялась наколоться на какой-нибудь острый предмет, стекло или ветку.

На нас она не смотрела.

— Эй, Кобель! — пронзительно крикнул Бушмен.

Она остановилась, прикрыла глаза рукой и мельком взглянула на нас.

(Мы знали, что зовут ее Фиа и что она с родителями и братишкой, жирным подонком с обгоревшей, красной кожей, живет в автофургоне. Иногда мы тайком заглядывали в окна, чтобы увидеть ее. Один раз она стояла совсем голая, втирая в кожу масло для загара.

Кобель, ясное дело, не мог удержаться от комментария:

— Черт возьми, вот бы с такой полежать в палатке.

— Много захотел, — взорвался Рябой, ведь с его-то физиономией нечего и рассчитывать на успех у девчонок.

Я не сказал тогда ничего.)

Девушка продолжала спускаться вниз по тропе и, в нерешительности помедлив на полпути и оглянувшись на нас, исчезла в зарослях дрока, которые плотной стеной окружали дорожку. На ней были шорты и белая свободная блузка.

Рябой со значением присвистнул — короткий, отрывистый звук, словно ветер подул в металлическую трубку или горлышко бутылки.

— Может, она просто пошла по малой нужде, — сказал я.

Все пропустили это замечание мимо ушей.

Бушмен играл одним из своих патронов, похожим на изъеденный ржой ком земли, на бесформенный сучок, облепленный какими-то спекшимися сгустками.

— Засунуть бы туда такую штуку, — сказал он, — а потом «трах»!

И он взмахнул рукой, будто ударяя чем-то тяжелым.

Мы вяло засмеялись.

— Пошли за ней, — сдавленным голосом сказал Рябой. — Посмотрим.

Они лежали в кустах, лицом друг к другу. Я слышал дыхание ребят. Стояла влажная духота, как перед дождем. Что-то перехватило мне горло, поднимаясь все выше и выше. Я начал задыхаться, завозился на месте.

— Тихо ты, — почти неслышно сказал Бушмен.

Она была уже без солнечных очков.

Он снял с нее шорты, его руки скользили по ее телу. Она повернулась на спину. Казалось, она при этом отсутствовала, предоставляя ему делать все, что заблагорассудится, или не понимала происходящего и, собственно, в мыслях у нее было совсем другое.

Она смахнула с глаз белокурый локон. И лежала, не шевелясь, раскинув руки, словно пригвожденная к земле.

Он прижался к ней и начал двигаться короткими, резкими толчками. Она обняла его.