Современная политическая философия

Это порождает важный вопрос о следствиях либерального равенства. Дворкин часто пишет так, как если бы наиболее очевидным или вероятным результатом реализации его концепции справедливости было бы увеличение интенсивности перераспределительных платежей между носителями существующих социальных ролей (см., напр.: [Dworkin 1981: 321; 1985: 208]). Но, как замечает Ролз, либеральные эгалитаристы должны также внимательно относиться к тому, как определяются эти существующие роли. В число наиболее важных ресурсов, которыми располагает человек, входят такие компоненты, как возможности профессионального роста, личные достижения и проявления ответственности. А всё это в основном вопрос не материального вознаграждения за выполняемую человеком работу, а социальных отношений, предусматриваемых этой работой. Как правило, люди не выбрали бы социальные отношения, которые исключают эти возможности или ставят их в зависимость от господства или деградации. В позиции равенства женщины не согласились бы на систему социальных ролей, в которой «мужские» профессии признаны лучшими и доминирующими над «женскими». И рабочие не признали бы излишне подчёркиваемое различие между «умственным» и «физическим» трудом. Мы знаем, что в позиции изначального равенства люди не выбрали бы этих ролей, поскольку эти роли создавались без согласия женщин и рабочих и в действительности часто требовали их правового и политического подавления. Например, против существующего распределения полномочий между врачами и медперсоналом выступали женщины, работающие в сфере здравоохранения (см. [Ehrenreich, English 1973: 19-39]), а против системы «научного управления» — рабочие (см. (Braverman 1974]). И те, и другие изменения приняли бы существенно иную форму, если бы женщины и рабочие располагали такими же полномочиями, как мужчины и капиталисты. Результатом, вероятно, было бы не только большее равенство относительно рыночных доходов между этими социальными ролями, но и большее равенство возможностей для профессиональной подготовки, самосовершенствования и проявления ответственности.

Согласно Дворкину, рост перераспределительных платежей оправдан, ибо вполне можно предположить, что бедные пожелали бы выполнять более высокооплачиваемую работу, если бы они вступали в рыночные отношения на равных основаниях (Dworkin 1985: 207]. Но можно также предположить, что если бы бедные вступали в рыночные отношения на равных основаниях, они не приняли бы работ, которые, по словам Ролза, делают их «рабски зависимыми от других» или «заглушают мысли и чувства человека». У нас немало свидетельств и того и другого предположений. Поэтому либеральным эгалитаристам следует заботиться не только о перераспределении дохода от находящихся в выгодном положении к находящимся в невыгодном, но и о том, чтобы первые не имели возможности устанавливать отношения преобладания и раболепства на рабочем месте. А это, опять же, не может быть достигнуто традиционными схемами налогообложения и перераспределения богатства, но требует вместо этого увеличения ex ante способностей, с которыми люди приходят на рынок.

К чести Ролза то, что он признаёт ограниченность государства благосостояния в достижении либерального равенства. К сожалению, он не даёт подробной характеристики своей собственнической демократии. Как отметил один из критиков, «эти аспекты так и не вошли в основное содержание его концепции справедливости» (см. (Doppclt 1981: 276]). Если не считать достаточно умеренного предложения ограничивать наследуемые состояния, Ролз не говорит нам ничего о том, как воплотить в жизнь собственническую демократию или как устранить укоренившееся классовое неравенство в нашем обществе. Аналогичным образом, Дворкин не делает никаких предложений о том, как уравновесить способности ex ante.

Короче говоря, в либеральном эгалитаризме институциональные воззрения отстают от теоретических. Это привело к напряжённости, возможно, даже кризису политики либерального эгалитаризма. По мнению Уильяма Коннолли, теоретические предпосылки либерализма совместимы с традиционными институтами, «пока возможно верить в то, что условиях частнокорпоративной экономики роста государство всеобщего благосостояния может быть проводником свободы и справедливости» [Connolly 1984: 233]. Однако, заявляет он, потребности частнособственнической экономики противоречат принципам справедливости, лежащим в основе государства всеобщего благосостояния. Для осуществления программ перераспределения государству всеобщего благосостояния нужна растущая экономика, но структура этой экономики такова, что её рост может быть обеспечен только благодаря мерам, идущим вразрез принципам справедливости, лежащим в основе этих программ социального обеспечения [Connolly 1984: 227-231].