Согласно Коннолли, это привело к «бифуркации либерализма». Одно его направление сохраняет верность традиционным либеральным институтам и призывает людей умерить свои ожидания в отношении справедливости и свободы. Другое направление (к которому Коннолли причисляет Дворкина) подтверждает принципы, но «эта приверженность либеральным принципам во всё большей степени сопровождается отходом от решения практических вопросов... этот принципиальный либерализм нс чувствует себя дома в цивилизации продуктивности, но и не готов оспаривать её гегемонию» [Connolly 1984: 234]. Думаю, это точно характеризует положение либерализма наших дней. Идеалы либерального равенства привлекательны, но они требуют реформ более глобальных, чем те, которые явным образом допускают Ролз и Дворкин. Не оспаривается ими и «цивилизация продуктивности», сохранение которой предполагает увековечение укоренившихся расовых, классовых и половых неравенств.
Причины этого ухода от проблемы, как я думаю, частично заключаются в том. что либеральные эгалитаристы постепенно утратили веру в способность государства достичь справедливости. Когда Ролз написал свою книгу в 1971 г., государство всеобщего благосостояния многими рассматривалось как по сути удавшееся и даже более-менее «решившее» проблему бедности и классового разделения. Однако за последние 30 лет эта вера сильно пошатнулась. Спад экономики начала 1970-х годов, вызванный действиями ОПЕК и нефтяным кризисом, и последующее раздувание дефицитов бюджета заставили многих думать, что, возможно, установление государства благосостояния на самом деле было обществу не по карману и не оправдало себя. А усилившаяся экономическая глобализация убедила многих, что сокращение налогов и расходов бюджета необходимы для того, чтобы экономика страны могла конкурировать с другими странами.
Более того, всё увеличивались свидетельства того, что государство всеобщего благосостояния не так успешно, как полагали или надеялись. Конечно, некоторые программы социального обеспечения хорошо сработали. Государственные пенсии во многих странах в основном ликвидировали проблему бедности среди людей старшего поколения. Однако другие программы, предназначенные для того, чтобы способствовать равенству, часто либо увековечивали зависимость и стигматизацию бедных (например, «ловушка бедности», созданная выплатой пособий в соответствии с уровнем доходов), либо были непропорционально выгодны обеспеченным (например, всеобщее образование и медицинское обслуживание). Более того, «новая экономика», по-видимому, порождает всё большее неравенство в рыночных доходах: разрыв между доходами администраторов и рабочих, или получавших и не получивших высшее образование постоянно увеличивается. Распространено описание, что многочисленные слои населения будут просто исключены из этой новой экономики, основанной на знаниях. Короче говоря, необходимость в активной государственной политике, направленной на преодоление неравенства в человеческих способностях и доходах, становится всё больше, но многие либеральные эгалитаристы чувствуют все меньше и меньше уверенности в способности государства всеобщего благосостояния осуществить это19
.И конечно, всё это происходит в контексте крупномасштабной атаки на государство всеобщего благосостояния со стороны «новых правых» в 1980-е годы, возглавляемой Р. Рейганом и М. Тэтчер, которые утверждали, что государство благосостояния отрицает личную ответственность, удушает творчество и уменьшает эффективность. В результате произошло сокращение многих программ социального обеспечения и, вследствие этого, резкий рост неравенства во многих западных демократиях, особенно Великобритании и Соединённых Штатах. Растущее неравенство, создаваемое рынком, более не сдерживается значительным уровнем перераспределения.
Это поставило либеральных эгалитаристов в затруднительное положение и интеллектуально, и политически. В интеллектуальном отношении их теории требуют перехода от традиционного налогового и перераспределяющего государства всеобщего благосостояния к некоторой форме «собственнической демократии» или «общества обладателей долей». Но политически такие идеи казались утопическими в трудных политических и экономических условиях 1980-х и 1990-х годов. Вместо попыток расширить масштабы государства всеобщего благосостояния либеральные эгалитаристы находились в обороне, стараясь спасти то, что осталось от него после атак новых правых, чтобы оставить хотя бы минимальный уровень перераспределения для уменьшения бедности и сохранения основных социальных служб.