- Нс ясно, принимает Андерсон или нет ролэовско-дворкннский аргумент о том, что недобровольные неблагополучия несправедливы: она только говорит о том, что они -должны» нс быть несправедливы. Отклики на работы Вулффа и Андерсон см.: (Arneson 2000
стиеннмх притязаниях, мы должны сознательно стремиться принимать ответственность за свои акты выбора и нс просить других их субсидировать. Интернализация этого требования о чувствительности к выбору действительно должна рассматриваться как важная часть «этоса» демократического гражданства. Хороший гражданин будет применять различение между выбором и условиями к себе. Проблема, однако, возникает, когда мы пытаемся применить это различение к другим и удостовериться, до какой степени они ответственны за свою участь. Это может привести к пагубной динамике недоверия и «постыдных откровений», рассматриваемой Вулффом. Так что частью «этоса» хорошего гражданина может быть не любопытство по поводу (без)отвстственности других, но скорее доверие к ним в том, что они пытаются быть таким же ответственными в своих актах выбора и требованиях, как и мы в своих. Конечно, это означает, что нас могут использовать некоторые из наших не очень совестливых сограждан. Но если мы преуспеем в насаждении «этоса» хорошей гражданственности, который делает упор на важность добровольного принятия ответственности за собственные акты выбора, то таких плутов будет немного. (Я вернусь к вопросу о том, должны ли либералы способствовать духу хорошего гражданства и каким образом, в главе 7). В любом случае, система справедливости, поощряющая каждого рассматривать своих сограждан как предполагаемых жуликов, не может быть многообещающей основой для развития доверия и солидарности.
Это наводит на мысль о том, что главным фокусом политики либерального эгалитаризма должно быть исправление (растущего) неравенства в условиях людей, возможно, через реформы, предложенные Акерманом, Рёмером и Ван Парийсом. Это почти определённо потребует реформ, выходящих за пределы традиционного государства благосостояния. Согласно Дворкину, эгалитарную посылку, лежащую в основе ролзовской (и его собственной) теории, «невозможно отрицать во имя какого-то более радикального понимания равенства, ибо такового не существует» [Dworkin 1977: 182]. На самом деле представляется, что эта посылка имеет намного более радикальные следствия, чем это признают Дворкин или Ролз, следствия, которым традиционные либеральные институты не способны соответствовать.
Может оказаться, что полная реализация ролзовской или дворкин-ской справедливости потребует значительных изменений в том, как мы определяем и распределяем права собственности (см. [Buchanan 1982: 124-131; 150-152; Di Quattro 1983]). Она может также ближе подтолкнуть нас к радикальным изменениям в гендерных отношениях. Нынешнее неправильное распределение ресурсов между мужчинами и женщинами нс соответствует результатам свободных актов выбора ни в ролзовском исходном положении, ни на дворкинском аукционе. Но ни один из этих теоретиков ничего не говорит о том, как можно устранить систематическую недоценку труда и вклада женщин. Действительно, Ролз определяет своё исходное положение (как собрание «глав семейств») и свои принципы распределения (как измерение «доходов домохозяйств») таким образом, что вопросы о справедливости внутрисемейного устройства полностью исключаются по определению (см. [Okin 1987:49)). Из всех вопросов, игнорируемых теперешними либералами, гендерное неравенство является самым ярким упущением и тем, с чем либеральные институты менее всего способны иметь дело (см. гл. 8, § 1 и далее в наст. изд.).
Таким образом, соотношение между сегодняшней либеральной теорией и традиционной либеральной политической практикой остаётся неясным. Они разобщились двояким образом. Либерализм часто называют «мейнстримом» политической теории, что противопоставляется радикальной или критической теории. В некотором смысле этот ярлык точен, ибо Ролз и Дворкин пытаются артикулировать и отстаивать идеалы, которые, как они полагают, являются нравственным основанием нашей либерально-демократической культуры. Но он неточен в другом смысле, если этим подразумевается, что либеральные теории обязаны защищать все аспекты обычной либеральной политики или отвергать все аспекты политических программ других традиций. Было бы неправильным полагать, что то понимание либерального равенства, которое я здесь представил, с необходимостью связано с какими-то конкретными либеральными институтами или с необходимостью противостоит любому предложению социалистов, феминистов или мультикультуралистов. Нужно подождать, пока мы изучим эти теории, чтобы быть в состоянии определить степень их разногласий с либеральным равенством.