Современная португальская новелла

Глаза доны Консейсан прикрыты, но тяжелое колыханье груди выдает ее: она грозно и неусыпно следит за дочерью. Девушка чуть слышно шевелится. Кротость борется с нетерпением. Бедняжка тихонько ворочается с боку на бок. Одна рука свесилась вниз. Лучи света играют на простынях, чертят узоры на стенах, освещают распущенные волосы Лии, ее белое лицо и жаркие уста. И вот я сам пересек гостиную, бесшумно, словно крадущийся вор, и остановился у двери с фрамугой — единственной преграды для мучительной жажды близости. Лия едва смеет приоткрыть глаза, чтобы исподтишка взглянуть на мать. Она трепещет перед семейным деспотом. Но вот она решилась. Ее больше не удержат ни страх, ни добродетель, ни память об отце. Лия придет. Вот она присела на краю постели. Ее желания устремляются навстречу моим. Да, но почему же она не пришла раньше? «Что за вздор!» — с возмущением сказал я про себя. Разве не было безрассудно подложить, как всегда, ладонь под щеку доны Консейсан? «Настоящая тигрица…» Я был так ослеплен страстью, что согласился бы на свидание с девушкой, даже если бы она лишилась этой проклятой руки! Вот уже десять лет, как вдова привыкла класть голову на руку дочери — не столько из нежности, по-моему, сколько из самодурства. Тем временем борьба возобновилась. Лия то закрывала глаза в безграничной покорности, то тихонько старалась выдернуть руку. Кто бы сказал, глядя на ее ангельское личико, что она способна так действовать! Но что за невезение! Дона Консейсан поднимает свою руку, боязливо шарит вокруг и нащупывает затылок дочери. Даже во сне осьминог не упускает добычу.

Лия снова застыла неподвижно, и я вконец отчаялся. Бесполезно! Все складывалось против нас.

Но потом… Потом произошло нечто неожиданное, почти неправдоподобное. Ужасные щупальца спрута разжались. Надвигалась гроза, и шквал задул ночник. Я бесшумно отворил дверь. Лия вздрогнула, узнав меня, неловко вскочила, подошла ко мне — смертельно бледная, не в силах вымолвить ни слова. Мы пережили блаженные минуты чистой, еще не запятнанной любви. Я нежно обнял Лию за талию, и мы осторожно удалились на два-три шага от спальни. Вдруг губы девушки прильнули к моим. Она страстно поцеловала меня. Нам неудобно было целоваться стоя. Я прислонил Лию к стене, рассчитывая опьянить ее ласками и унести к себе в комнату. Гладил по спине, расстегнул халатик, сжал грудь. Ее темперамент мгновенно отозвался. Лия прижималась ко мне изо всех сил, то открывая, то закрывая глаза, торопя завершение ласк. Но даже в разгар лихорадочных объятий она потребовала от меня клятвы:

— Ты никогда меня не разлюбишь, правда?

Такое чистосердечие умилило меня. Кукольная хрупкость Лии уколола мою совесть. Я опасался, как бы дыхание девушки — пылкое, жадное, прерывистое — не разбудило мать, это чудовище… Но вдруг в коридоре раздался скрип. Мы застыли на месте. Не смея шевельнуться. Явственно послышались чьи-то шаги. Лия чуть не закричала от волнения. Я встряхнул ее за плечи и, указав на дверь спальни, шепнул: «Иди к себе!» В глазах Лии вспыхнул мрачный огонь, она шла точно по острому лезвию, как лунатик. Куда девалось проворство! Я услышал скрип кровати (сам я еще боялся дух перевести) и глухой голос доны Консейсан:

— Что с тобой, дочка?

— Ничего, мама.

И снова все погрузилось в благопристойное молчание. Я не мог оправиться от испуга. В растерянности наткнулся на какой-то стул. Не знаю, сколько времени прошло, пока я рассудил: «Дона Консейсан с постели не подымется. Как Лия меня обнимала! Да, это призрак отца. Он самый. Всегда мне мерещилось, что он где-то здесь бродит… Поспешил спасти дочь!» И в душе у меня словно разлился бальзам — от мысли, что я избежал падения в пропасть. Замысел мой был действительно преступным.

Пот на лице просох; я чудом не выронил из рук лампу и направился к себе в комнату. Было от чего окаменеть. Боже праведный! Меня ждало самое невероятное происшествие из всех свалившихся мне на голову. Не кто иной, как Жоржетта! Она преспокойно снимала черные перчатки и, будто законная хозяйка дома, положила их на мраморную доску ночного столика! Представьте себе мое изумление, а вслед за тем ярость. Только бесовское отродье способно на такие безумные проделки. Стало быть, это ее шаги помешали моему счастью! Я точно язык проглотил. В облике Жоржетты сквозило что-то неземное, и только это удержало меня от желания задушить ее. Она гляделась в зеркало. Хочет убедиться, что это и впрямь она? Неужто все это происходит наяву и передо мной живая Жоржетта, из плоти и крови? Обуреваемый сомнениями, я робко подошел ближе. Гостья уверенным жестом протянула мне руку, пробормотала:

— Добрый вечер!

Не отвечаю на приветствие, напуганный его тайным смыслом; пожимаю пальцы женщины, чтобы убедиться в ее реальности. И набрасываюсь на дерзкую с проклятиями:

— Боже мой, что это за фокусы? Ты с ума сошла. Располагаешься здесь, словно в какой-нибудь меблированной комнате Лиссабона! Сатана в юбке! Но ты дождешься, ты у меня узнаешь!