Сожжение книг. История уничтожения письменных знаний от античности до наших дней

Мне кажется, что после того как я сократил текст писем, пусть даже при этом книга во многом лишается сенсационного налета в виде ранних любовных посланий, которые Сильвия отчего-то посылала вам, а не мне, -имеются в виду ее ранние письма про меня, - из того, что осталось, можно, тем не менее, получить яркое и полное представление о ее взаимоотношениях с вами. И я знаю, что именно этого вам хотелось. Все, что я реально сделал, Орелия, - изъял мою личную жизнь, пытаясь сохранить ее в тайне [18].

Никак не связанные между собой решения, касающиеся контроля над информацией в отношении Сильвии Плат, возможно, имели политическую подоплеку. Весь процесс постепенного обнародования ее наследия -продажа архива, первое отредактированное издание дневников и писем, последующее снятие запрета на публикацию - был сосредоточен главным образом вокруг Хьюза, а не Плат. Своими действиями он стремился к наибольшей выгоде - как репутационной, так и финансовой, но, еще больше усложняя возникавшую моральную проблему, он заботился о сохранении тайны своей личной жизни. К тому же смерть Плат сильно повлияла на Хьюза эмоционально, и его глубоко волновала судьба их детей.

Но дело было сделано, и теперь мы можем оценить жизнь и работу Плат по уцелевшим дневникам, опубликованным произведениям, письмам и прочим воплощениям ее литературного труда. Эти тексты и поныне обеспечивают богатый материал для оценки вклада Плат в литературу. Мы не можем в полной мере осознать утраченное, но в состоянии понять аспекты ее внутреннего мира, когда она писала то, что Хьюз и критики называли самой глубокой и значительной ее работой. Цитируя Трэси Брэйн: «Мы знаем крайне мало о содержании отсутствующих дневников, но они во многом влияют на отношение критиков к творчеству Плат. Недостает важных частей творческого наследия Плат - тех самых, которые, по общему мнению, могли бы помочь его осмыслить» [19]. Уничтоженные материалы, обсуждаемые в этой главе, если бы они уцелели, вполне могли бы оказаться в какой-то из университетских или национальных библиотек. В подобных организациях эти собрания не только бы были сохранены, но и стали бы доступны для изучения, а также показаны на выставках или оцифрованы, чтобы их могла оценить широкая публика.

Записи, касающиеся внутренних ощущений автора, способны изменить наше восприятие его или ее работы. Материалы Кафки, после того как они попали в Бодлианскую библиотеку, использовались такими редакторами, как сэр Малькольм Пэсли, с целью укрепить репутацию Кафки посредством научных изданий; его рукописи были переведены на многие языки и стали основой для выставок, фильмов и пьес. Вряд ли кто-то станет утверждать, что мир обеднел и стал менее интересным из-за того, что Макс Брод проигнорировал желание Франца Кафки. Но насколько корректен этот аргумент, который, по сути, ставит общественный интерес выше личных интересов творцов? Действительно ли те, кто уничтожил рукописи Байрона или Плат, были не правы?

Когда мы знакомимся с наследием Древнего мира, нам зачастую приходится иметь дело с обрывочными фрагментами. Труды Сапфо в течение многих веков играли настолько важную роль, что ее называли просто «поэтессой», - так же, как Гомер был просто «поэтом». Два эпоса Гомера уцелели почти полностью, в то время как поэзия Сапфо известна нам лишь по трудам тех, на кого она оказала влияние: Платона, Сократа и Катулла. Если бы уцелела Александрийская библиотека, где, как нам известно, хранилось полное собрание поэзии Сапфо, насколько иначе мы могли бы сегодня воспринимать литературу Древнего мира?

Ни одно из принятых во всех описанных случаях решений не было ни легким, ни бесспорным. В данной конкретной области знаний соперничают за превосходство личное и общественное. Сложность состоит в том, что писатели зарабатывают на жизнь и создают себе репутацию, являясь частью общественного пространства; в конечном счете их произведения «публикуются», то есть «делаются доступными для публики». Общественный интерес к мыслям великих писателей вполне ясен, но столь же ясно и их право на частную жизнь. Именно частную жизнь своих детей (и свою собственную) держал в уме Тед Хьюз, уничтожая часть дневников Сильвии Плат.