Карбон предпочел бы идти в бой со Спартаком, но — увы — во время марша на юг его с Навионом назначили в две недавно сформированные когорты. Навион возглавил одну из них, что неудивительно, а Карбон стал заместителем командира во второй. Старшим офицером в его когорте был Эгбео, который должен постараться не допустить массовых убийств, согласно приказу Спартака.
Карбон наивно предполагал, что этому приказу подчинятся все бойцы их армии. Но похвальба сельскохозяйственных рабов ясно дала понять, что это не так, и когда юноша занял свое место на границе леса у Форума Анния, то услышал множество подобных угроз. Он пытался принять глубину ненависти некоторых рабов к своим хозяевам и римлянам в целом. Неужто и Пакций испытывал схожие чувства? Наверняка нет. А как насчет других домашних рабов, которых он знал с самого детства? Карбон не мог поверить, чтобы они тоже испытывали подобную ненависть. Его отец, при всех недостатках, никогда не был жестоким хозяином. Да и Хлорис, казалось, спокойно относилась к тому, что с нею случилось.
Но все же, если говорить начистоту, нетрудно понять, почему некоторые рабы чувствовали обиду. Карбон подумал о тех рабах, кто принадлежал его бывшим друзьям в Капуе. Их жизнь была совсем иной. Избиения были для них в порядке вещей. Изнасилование — обычным делом. Если раба признавали виновным в краже или похожем серьезном преступлении, его пытали. Карбон не раз видел на лбу раба выжженную букву «Б» — беглый. Так наказывали тех, кого поймали после побега. Казнь, хоть и применялась редко, тоже не была чем-то необычным.
«Живи я по таким правилам, что бы сейчас чувствовал?» У Карбона неприятно заныло под ложечкой. У него был лишь один ответ, но он не хотел признаваться себе в этом. Для некоторых жизнь в положении раба была непрерывной мукой, и такой человек ухватился бы обеими руками за малейшую возможность отомстить. Карбона ужасало то, что неизбежно должно было произойти в городе, когда они спустятся туда. Ему не хотелось быть частью этого, но придется. К добру или к худу, но он — человек Спартака, хоть в сражении с легионом, хоть в грабеже города.
— Вперед! — негромко приказал Спартак. — Держитесь вместе. Не разрывайте строй.
Карбон облизнул пересохшие губы.
— Вы слышали приказ, — прошипел он бойцам, стоящим по бокам от него. — Вперед, и чтобы без спешки.
По мере того как приказ передавался все дальше, из-за деревьев вышли тысячи людей. Они были вооружены копьями, мечами и заостренными кольями. Время от времени Спартак замечал у кого-нибудь косу или мотыгу. Кто-то даже нес кузнечный молот. Уж не Пульхр ли это? Клочья тумана на полях отчасти скрывали рабов, пока командиры заставляли их выстроиться. Дисциплина пока держится. Хорошо бы так оставалось и дальше.
Но на это была слабая надежда.
Не прошли они и пары сотен шагов, как группа галлов Крикса вырвалась вперед из строя. Вскинув оружие, они помчались к Форуму Анния, словно стая охотящихся волков. «Да чтоб им провалиться!» — подумал Спартак. Он вскинул руку, останавливая своих людей:
— Спокойно! Спокойно! Пускай эти дурни бегут.
Но Крикс уже затопал следом за своими сторонниками, хохоча как безумный.
Все, что случилось дальше, походило на то, что бывает, когда река пробивает перегораживающий ее затор из зимнего мусора. Практически вся армия бурлящей массой устремилась вперед по вспаханным полям. Крики и вопли слились в оглушительную и леденящую кровь какофонию. Сохраняли выдержку лишь те, кто следовал за Спартаком, Навионом и Эгбео.
Хоть внезапность ничего или почти ничего не решала, Спартак нахмурился при виде такой недисциплинированности. Однако же пропустить штурм он не хотел. В некоторых домах может быть много денег. А в кабинетах местных политиков, возможно, даже письма из Рима.
— За ними! — взревел он. — Мы же не хотим пропустить все веселье!
Рабам хватило этого дозволения.
С диким ревом они бросились на штурм.
Через четверть часа Карбон отказался от попыток держать свое войско в узде. Это было все равно что пытаться отозвать стаю собак, поймавших зайца. Они слушались лишь тогда, когда жертва оказывалась мертва. Карбон сбился со счета, сколько раз он орал на кого-то, чтобы тот не рубил конечность кричащему старику или не срывал с женщины одежду. Лишь когда дело было сделано, они, казалось, наконец слышали его голос и поворачивались к нему с изумленными, безумными лицами. И Карбон был уверен, что стоило ему отойти, как в ту же минуту кошмар возобновлялся.