Спартанец

Клейдемос ощутил легкое прикосновение к своему плечу и обернулся, взглянув на девушку. Та стояла позади него, обнаженная и освещенная лишь мягким лунным светом. Она отвела его в постель, раздела и долго ласкала, время от времени заглядывая в лицо, улыбаясь и шепча неведомые слова. Ее голос был так сладок, а руки такими мягкими и нежными, что Клейдемос едва ощущал их прикосновение. Когда она целовала его влажными и прохладными губами, похожими на фиалковые лепестки, и прижималась упругой грудью к его груди, Клейдемос думал о том, что именно такими должны быть тела богинь: не изнуренные, не тронутые болью. Он подумал об Антинее, единственной женщине, которую любил за всю свою жизнь. Руки ее, конечно, огрубели от тяжелого труда, кожа потемнела от солнца, но, быть может, глаза… глаза все так же сияли свежей зеленью, как луга на склонах Тайгета.

Глава 6. Медный дом

Клейдемос и Лахгал выехали из Келайная с ответом сатрапа Артабаза царю Павсанию. К концу лета, спустя примерно месяц непрерывной езды, они подъехали к Сардам. Когда они только отправились в путь, пшеница стояла еще зеленая, а теперь повсюду шла молотьба. Крестьяне провеивали ее, подбрасывая лопатами вверх, чтобы ветер уносил мякину. Клейдемос спешился около одной фермы и привязал коня у столба возле ограды. Затем подозвал Лахгала и, взяв за руку, повел юношу к тополиной роще.

– Лахгал, – сказал Клейдемос. – Пора нам прощаться, в Сардах тебя могут узнать. Я доложу Павсанию, что выполнил приказ, но ты должен исчезнуть навсегда.

– Так я и сделаю, Двуименный, – ответил юноша, – спасибо за то, что спас мою жизнь. Я никогда этого не забуду.

– Куда ты поедешь? – спросил Клейдемос.

– Не знаю. Беглому рабу трудно найти безопасное место. Может быть, на юг, в Патару, а там постараюсь найти судно, которое плывет на запад. Говорят, Сицилия – красивая и богатая земля. Думаю, твоих денег хватит на дорогу.

– Кажется, это хорошее решение. Там тебя никто не найдет, но тебе придется придумать себе новое имя.

– Да. Второе имя, как у тебя. Знаешь, Павсаний дал мне греческое имя, потому что мое настоящее имя ему трудно произносить. Слышал, как он зовет меня?

– Кажется, что-то было, но сейчас не припомню…

– Аргейлос. Он зовет меня Аргейлосом, но мне не нравится. Я выберу себе другое имя.

Между ними воцарилась тишина.

– Это горькая минута для меня, – сказал Клейдемос. – Я обрел друга, а теперь вновь теряю его, на этот раз навсегда… Мне грустно.

– Не говори так, Двуименный. Мог ли ты себе представить, покидая Кипр, что серым дождливым утром в пустынной долине во Фракии ты встретишь этого мальчика под тенью одинокого дуба и мальчик предстанет перед тобой уже взрослым мужчиной? Кто знает, Двуименный. Судьба смертных лежит на коленях всемогущего Зевса. Может быть, когда-нибудь мы еще встретимся.

– Может быть, – пробормотал Клейдемос.

– Тогда… прощай, – сказал Лахгал с легкой дрожью в голосе. – Не обнимешь старого друга перед прощанием? – Они крепко обнялись. – Да хранят тебя боги, Двуименный. Твоя жизнь была не легче моей, – сказал он, не отпуская друга, – должно же быть что-то хорошее впереди.

– Да будет так угодно богам, – сказал Клейдемос и высвободился из объятий. – Теперь иди.

Лахгал, вскочив на осла, ударил его пятками и понесся по зеленой равнине. И вот он уже исчез в облаке мякины, которую подбрасывали вверх крестьяне, а Клейдемос все стоял и смотрел ему вслед, пока не поднялся ветер, взметнув золотую соломенную пыль. Тогда он отвязал коня, чтобы ехать дальше. Но, едва он вскочил в седло, ему послышался далекий звук, принесенный ветром. Клейдемос обернулся и сквозь пелену на освещенном солнцем холме увидел маленькую черную фигурку, махавшую руками. До него донесся крик:

– Двуименный!

Затем ветер сменил направление, и фигурка исчезла в облаке пыли, окутавшем склоны холма.

Павсаний гнал коня вверх по крутой дороге. Он торопился к развалинам, которые в народе называли «могилой Менелая». Очутившись недалеко от них, он придержал коня и пустил его шагом. Павсаний обернулся и посмотрел на дорогу, ведущую из Спарты, но там никого не было. Он соскочил с коня, привязал его к дереву и подошел к руинам, заросшим корнями диких смоковниц. Солнце садилось за вершину Тайгета, когда Павсаний с обнаженным мечом в руке осторожно вошел в разрушенное здание. Разъеденная временем колонна скрывала от глаз бо́льшую часть помещения, которая, вероятно, была погребальной камерой монументальной усыпальницы. Сквозь широкую щель в обвалившейся крыше виднелось небо. Павсаний сделал несколько осторожных шагов вперед и увидел, что на квадратном камне сидит эфор Эписфен. Он подошел к нему, вложив меч в ножны.

– Приветствую тебя, Эписфен. Долго ли ты ждал?

– Недолго. Я покинул город вчера утром, сказав, что уезжаю на свою ферму, которая находится здесь неподалеку. Если за тобой не следили, наша встреча останется тайной.

Царь сел на бревно и сказал:

– За мной никто не следил, можешь не сомневаться. Какие новости?

– Совет эфоров не нашел оснований для выдвижения обвинений против тебя.