Спаси и сохрани

Голос Софьи утонул в поднявшемся грохоте. Утонул во всех смыслах. Потому что вода в озере вспенилась и взметнулась вверх, нарушая все возможные законы физики и орошая всё вокруг фонтаном брызг. Выросла в беспросветную гигантскую волну.

– Я не умею плавать… – Мальчик еле ворочал языком.

БАБАХ! Волна накрыла пещеру, и грохочущая воронка затянула в свою сердцевину. Всё мало-мальски обозримое пространство завертелось и слилось в единый, неразборчивый, всепоглощающий поток. Вода тут же атаковала руки и ноги, облепила лицо, лизнула пружинистыми барашками спину. Сопротивляться, кричать, пытаться вынырнуть – всё бесполезно. Ваня чувствовал себя ничтожной песчинкой, которую без труда подхватывает стихия. Подхватывает и несёт в одном ей известном направлении…

Вода испарилась. Горизонт вернулся на законное место, а стопы упёрлись во что-то твёрдое.

Люди.

Много людей – сотни, а может быть, тысячи.

Волевые подбородки, раскрасневшиеся щёки. Рослые мужчины – кто в рабочих тужурках с задранным в мороз воротником, кто в тулупе до пят. Улыбались женщины – пар изо рта не успевал таять в воздухе. На головах – яркие шали и платки, перед собой – иконы на узорчатых рушниках. Где-то звонко шумели дети всех возрастов, кто-то надрывно голосил молитвы. Пели песни. Выкрикивали политические лозунги. Устраивали своеобразные переклички:

– С Васильевского идут?

– С Выборга тоже наши!

– Говорят, со Шлиссельбурга будут…

– Неужто весь город вышел?

– Теперича точно примут! Не посмеют не принять!..

Гвалт голосов сопровождался скрипом снега под ногами.

Ваня понял, что стоит посреди незнакомого города. Нет, наоборот: хорошо знакомого, но лишь по фильмам, фоткам из инета и туристическим открыткам. Петербург. Зимний город без автомобилей, рекламных щитов и неоновых вывесок. Наверное, начала двадцатого века.

Небо взвилось стайками птиц. Везёт им – всё видно, всё доступно, акт творения – как на ладони. Крохотные точки стягиваются в общее полотно. Впереди, где скопление самое плотное, – голова. Где струйки людей затухают – там будут стопы. Руки широко топырят пальцы – в демонстрацию вливаются с соседних улиц, шапки подъездов тонут в разноцветной массе. Ангелы трубят в цилиндры фабрик. Башни множатся, фабрики походят на солдатские казармы – такие же серые и угрюмые.

Толпа вздохнула жизнью. Я родился! Вот я! Здесь, перед тобой! Новый Адам! Совершенное твоё творение!

Тянутся к реке. За ней обитает предел многотысячных народных чаяний. Блистает чужеземным великолепием отгороженный от нищих и чумазых улочек Зимний дворец. Официальная резиденция Его императорского величества.

Батюшка, услышь меня!

А солнце – как сердце. И будто бы новорождённая радость заставляет его биться жарче. И будто бы уж не одно, а даже два или три светила прорезают стылый воздух…