Спаси и сохрани

– Да уж. Тебя можно использовать в качестве оружия. Ирочка увидит – в обморок грохнется, – не удержалась от сарказма Энжел.

– Я знаю, где есть отдельная душевая, – вспомнил Тёма. – В дальнем крыле. Там редко кто-то бывает. Ты знаешь, где это? Ах да, я всё время забываю, что ты новенький. Хотя бывают люди, которые оказавшись впервые в каком-то месте, ведут себя так, словно были там всегда. Полезное умение, правда? Я таким завидую. Родители считают, что у меня географический кретинизм.

– Значит так. Мальчики – налево, девочки – направо! – скомандовала Энжел. – Гражданин Сусликов, как закончите водные процедуры, хватаете Тёмыча и пулей навстречу новым знаниям. Я пока постараюсь отвлечь и задержать вожатого, если вдруг нарисуется на горизонте. И поторопись – сам пищал, что у нас мало времени. Надеюсь, хоть что-то из твоей истории про князя и его дочь окажется правдой.

«Фюрер в юбке!» – мысленно охарактеризовал её Ваня.

Тут он, конечно, сильно заблуждался. Энжи не носила юбки из принципа.

Глава 9 Хозяйка библиотеки

И снова повеяло духом седовласого средневековья.

Холл лагерной библиотеки утопал во всевозможных гобеленах и картинах. Большие и маленькие, квадратные и прямоугольные, в дорогих тяжёлых багетах с рюшками и завитушками и просто подвешенные на карнизах, напоминая старомодные ковры на стенах… Нечто подобное Сусликов видел всего однажды, когда на уроке МХК включили фильм не то про Третьяковку, не то про Эрмитаж – ни там, ни там Ваня не был и потому не особо эти музеи различал. Да и в библиотеке, если не считать школьную, оказался впервые.

Пестрота рисунков резала глаз. Вот рыцарь в светлых доспехах пронзает копьём крылатого змея. Рядом воткнута башня, на зубчатой верхушке в преувеличенных позах застыли миниатюрные люди. Дамы в красных и синих одеждах прикладывают руки к голове и держатся за сердце. На соседнем полотне другой рыцарь предаётся отдыху на берегу озера, вздымая кубок в обществе толстых русалок. На третьем – войско выступает в Крестовый поход. На ветру развиваются яркие знамёна. Далее какая-то королева посвящает воина, приложив меч к его плечу. В залах кривляются шуты в смешных колпаках с бубенцами. На них строго, но без присущей аристократам спеси взирает король в красной мантии. За вытянутыми столами бражничают верные вассалы.

Холл завершался старинными напольными часами, что были втрое выше Ивана. Пузатые у основания, они постепенно вытягивались кверху и напоминали улучшенную копию Мойдодыра. Вместо зеркала с бровями – начищенный до блеска циферблат.

За часами открывался проход в зал с книгами. Десятка два стеллажей и шкафов громоздились там неприступными утёсами. Было в них что-то цельное, мудрое, не подчинённое ходу времени. Словно рука волшебника вырвала из рассеянного потока жизни большой фрагмент, окружила непроницаемой стеной, и тот зажил обособленной жизнью.

– С чего начнём?

Тёма, ощущая себя хозяином положения, решил деловито закатать рукава, но у футболки они оказались слишком короткими.

– Ты в этом шаришь лучше нас, тебе и карты в руки, – отозвалась Энжел.

– Предлагаю начать с газет. – Булочкин направился к стеллажам. – Их больше всего. Папа говорит, что когда не знаешь, с чего начать, начинай с самого сложного. Сложное делать проще, когда полон сил. А когда устал и силы на исходе, то даже простое становится сложным. Вы с ним согласны?

– Сложнее – проще, простое – сложнее. Логика не просто покинула этот чат, а взяла отпуск и укатила на море! – засмеялась девочка.

– Ты всегда такая язва? – поинтересовался Ваня.

– Не-а. После обеда я белая, а если потрогать, то ещё и пушистая. – Энжи снисходительно похлопала Ваню по спине. – Запомни, Сусликов: терпение и труд мозги все сотрут. А если нет разницы, зачем платить больше?

– Похоже, я начинаю понимать твою бабушку…

Булочкин ледоколом прокладывал путь к подшивкам газет. Их прямоугольные айсберги уже виднелись посреди безбрежного книжного моря. Ваня шёл последним. И вдруг остановился.

Знакомая гостиная, знакомый камин, знакомое кресло. Синие глаза – добрые, приветливые, но уже тогда с лёгкой грустинкой, будто что-то предчувствуют. Другое лицо – с широкими скулами, решительное и прямое. Взгляд сочится железобетонной уверенностью. Кисть художника запечатлела мельчайшие оттенки внешности и характеров двух самых близких на свете людей.

С холста, занимавшего треть стены, на Ивана взирали Софья и её отец.

– Интересуетесь живописью, милый юноша? – Голос тёплый, как молоко перед сном, и мягкий, как масло. – Похвально. Раньше сюда часто заходили и дети, и вожатые, но вы первый, кто обратил внимание на этот двойной портрет. Он чудесен, не правда ли?