Теперь он знал, что первоначально операция по созданию поводов к нападению на Польшу состояла из нескольких элементов, скомпонованных в изящную, но вполне надежную систему, которая покажет всему миру зверское лицо поляков. Операция была назначена на 4 часа тридцать минут 26 августа 1939 года, когда в нескольких местах одновременно должны были произойти вооруженные нападения на немцев, находившихся на своей территории. Решение о ее проведении было отдано лично Гитлером, но, несмотря на всю тщательность подготовки, операция провалилась.
Пытаясь разобраться в этом, Зайенгер почти сразу понял, что главной причиной провала стала конкуренция служб, а такое ни в один отчет включать не станут, и он снова отправился к Хирту.
На этот раз Луиза улыбнулась, как старому знакомому, и, проводив в кабинет отца, спросила:
— Приготовить вам бутерброды к кофе? Мне кажется, лейтенант, вы похудели за эти дни.
Зайенгер смутился и кивнул, после чего смутился еще сильнее, а потом еще сильнее, когда увидел, что смутилась и Луиза.
Хирт, напротив, никакими эмоциями не разбавлял боевое настроение. Выслушав несколько первых фраз Зайенгера, он перебил его:
— Мой мальчик, ты прошелся по верхушкам, и это печально, но исправимо.
В дверь постучали, и вошла Луиза с подносом, поэтому хозяину дома пришлось сделать паузу, но тем энергичнее он продолжил, едва она вышла:
— Хотя, должен признаться, ты действовал быстро и напористо! Молодец!
Глянув на Зайенгера и убедившись, что тот и не собирается сказать что-нибудь, продолжил:
— Первую операцию погубило не предательство и не глупость. Первая операция сорвалась как раз из желания сделать все как можно лучше и с этаким служебным форсом! Между прочим, твои коллеги из абвера и вовсе вступили в прямой конфликт, из-за которого, собственно, и случилась утечка информации.
Потом, не меняя интонации, будто в продолжение, сказал:
— Сегодня тебе придется ухаживать за мной и подавать кофе.
И продолжил:
— Сегодня я расскажу тебе о том, что счел бы важным, и отвечу на твои вопросы, но после этого воздержись от обращений ко мне.
Видя удивленное лицо Зайенгера, пояснил:
— Если ты хочешь получить результат — все делай сам, не полагаясь ни на кого другого.
Через два дня Зайенгер покинул Берлин, чтобы целиком и полностью погрузиться в свои дела.
Правда, перед этим отвлекся: они с Луизой Хирт сходили в кино.
Минск стал совсем другим, и изменения были связаны не только и не столько с разрушениями. У людей, идущих по улицам города, глаза были тусклые, изнуренные, не светилась в них надежда.
Да и вообще люди старались глаза прятать, взгляды направляли в землю.
Идти по улице рядом с ними было трудно, потому что приходилось идти так же быстро, чуть суетливо, как и все другие, шагающие рядом, но, в отличие от них, Артему приходилось старательно высматривать полицаев, патрули и вообще вооруженных людей.
Они попадались на каждом шагу, а Артему было бы лучше не попадаться им на глаза. Во всяком случае, не хотелось привлекать внимания.
Кольчугин провел тут уже два дня, устроившись на квартире у местного фельдшера Ивасюка.
Фельдшеру, можно сказать, сильно повезло: неподалеку находилась казарма, куда его однажды случайно вызвали как подвернувшегося под руку человека, умеющего обработать рану, и с тех пор звали довольно часто. Надо полагать, что за это время он не вызвал никаких подозрений. Впрочем, даже если подозрения были, если им и заинтересовалось гестапо, то никаких опасностей это не сулило: фельдшер только в самом конце сорокового года освободился из лагеря, куда был отправлен за воровство шприцев, бинтов и прочей медицинской мелочовки. Фельдшера в округе хорошо знали, поэтому и арест, и суд обсуждались всеми, и срок, им полученный, и возвращение долгое время были в центре внимания. Некоторые считали, что и вызывают-то его немцы, и доверяют ему только потому, что он сидел при коммунистах.
Никто не знал, конечно, что Ивасюку за полтора года до окончания срока предложили: подпиши согласие о сотрудничестве и через два месяца будешь дома. Фельдшер согласился, не предполагая, что вскоре начнется война, поэтому, когда Кольчугин пришел и напомнил о расписке, старик испугался невероятно. Окажись его согласие о сотрудничестве с НКВД у немцев, расстрела ему не миновать. Даже, если бы он побежал в гестапо, веры ему все равно не было бы. Как-никак, а агент русских.
Кольчугин же, самым обычным образом попросивший покормить с дороги, в подробностях изложил свои пожелания: приютить на три-четыре дня.
О том, чтобы просить помощи в поиске людей, и речи быть не могло — мало ли как мог измениться фельдшер при «новом порядке», — поэтому Кольчугин и выдумал задание долгое и нудное.
Еще в Москве, узнав о том, кто будет его «контактом» в Минске, Артем полдня посвятил подробному изучению плана города, разработал легенду, которую сейчас и переплавил в задание фельдшеру. Ивасюку следовало ходить по улицам и фиксировать их новые названия, а вечером переносить эти данные на лист бумаги.