Спасти или уничтожить

— Мистер президент! Мы прекрасно понимаем, что даже сейчас ни вы, ни Уинстон не можете оказать нашей многострадальной родине помощь в освобождении и это реальность. Но мы хотели бы надеяться, что вы, лидер свободного мира, сможете вместе с Уинстоном выступить вместе, когда будет решаться вопрос об будущем Польши.

1942 год, январь, Белоруссия

Лейтенанту Зайенгеру не хватало дня!

С утра до позднего вечера он собирал, информацию, тщательно фильтровал ее, не забывая при этом ничего, и, отобрав все, что хоть как-то его интересовало, собирал факт к факту, составляя цельную картину.

Он уже видел ее контуры и главные фигуры, ощущал слабые и сильные стороны и понимал, что еще ему нужно найти.

Все, что он создал, можно было уже показывать в набросках, но Зайенгер, как истинный творец, и думать о таком не хотел! Только завершенное полотно способно показать, сколь многое вложил в него создатель!

Именно поэтому он старался не отвлекаться, именно поэтому сократил свое пребывание в школе абвера до минимального. Именно поэтому он пытался возражать, когда Борциг позвонил и сообщил, что ждет его в Берлине.

— Люци, нельзя так много работать! — почти кричал он в трубку, и Зайенгер был уверен, что его старый товарищ попросту пьян.

Он не хотел его обидеть, поэтому сопротивлялся так же компанейски, будто они сидят за одним столом и вместе пьют коньяк.

Борцигу, видимо, это надоело, и он сказал, стараясь сделать голос более суровым:

— Не вынуждай меня напоминать о субординации, Людвиг!

— Черт с тобой, — согласился Зайенгер, и уже на следующий день, проведя свои задания и предупредив Оверата, вечером вылетел в Берлин, чтобы встретиться с Борцигом наутро.

Старый товарищ встрече, конечно, обрадовался, обнял еще в приемной, но дальше нее лейтенанта не пустил. Повел с собой.

Перейдя на другой этаж, привел к кабинету, в котором Зайенгер уже бывал: к кабинету штурмбаннфюрера Гетце, с которым лейтенант был знаком и прежде.

Войдя в кабинет, Борциг поздоровался и сразу же вышел, напомнив, что вечером у них есть дела.

Гётце, поздоровавшись с Зайенгером, усадил его, сел напротив и перешел к делам:

— Времени у нас мало, поэтому сразу о главном. Это я попросил штандартенфюрера пригласить вас сюда, но сделать это так, чтобы никто и ничего не заподозрил.

— Не заподозрил? — удивился Зайенгер.

Сама мысль о том, что его могут в чем-то подозревать, казалась ему смешной.

— Именно, — кивнул Гетце. — Мы в последнее время часто получаем своеобразные сигналы о том, что ваша миссия вызвала чей-то интерес.

Он поднял руку, увидев, что Зайенгер хочет задать вопрос:

— Не тревожьтесь прежде, чем выслушаете меня, но и не перебивайте. Нам удалось узнать, что недавно совершен немыслимо сложный побег из одного из русских лагерей, о которых мы с вами, лейтенант, говорили в прошлую нашу встречу.

Он поднялся, вернулся в свое кресло, открыл ящик стола, достал папку, раскрыл ее. Потом взял сигарету, жестом предложил и Зайенгеру закурить.

— Информации много, но я хочу сосредоточиться на главном, чтобы потом вы лучше поняли мелочи, — пояснил Гетце. — Хотя, если честно, тут невозможно понять, где важное, а где мелочь.

Он выбрал наконец-то нужный ему документ и, скользнув по нему взглядом, продолжил:

— Весной сорокового года русские передали нам несколько тысяч поляков, оказавшихся у них осенью тридцать девятого, когда большевики заняли восточные земли Польши. Мы просили сделать это еще осенью, то есть тогда, когда поляки были в тяжелом психологическом состоянии и легко отвечали бы на все наши вопросы при минимальном давлении. Однако русские хотели того же самого.

Он потушил сигарету.

— Между нами, лейтенант, я их понимаю. Во-первых, они и поляки враждуют веками. Во-вторых, Польша когда-то отняла у них земли, всегда принадлежавшие Российской империи. Наконец, в-третьих, поляки почти двадцать лет прятали у себя всех тех, кто боролся с Советами, и помогали им организовывать эту борьбу. Именно поэтому я вполне понимаю желание русских выпотрошить поляков, получив всю информацию, какая у них только есть, а информации у них полно, уж поверьте мне на слово.

Гётце поднялся, прошелся по кабинету.

— Русские продержали их у себя всю зиму, хотя мы почти каждую неделю отправляли им запросы, — мы ведь тогда «дружили» с ними, — усмехнулся Гётце. — В общем, в марте сорокового они сообщили, что готовы выполнить наши пожелания, но лишь частично. Объяснили это тем, что многие поляки боролись с Россией с оружием в руках и уже осуждены за это.

Гётце развел руками, будто говоря: и я их понимаю.

— После того как были решены основные вопросы, началась передача поляков нам. Русские, видимо, опасаясь, что с поляками могут случиться самые неприятные вещи, — Гётце снова усмехнулся, — потребовали составлять акты о передаче каждой группы с указанием имен, званий и всего, что необходимо, и подписывать эти акты, прилагая к ним списки переданных.

— И мы согласились? — перебил Зайенгер.

— В этом не было ничего особенного, а, кроме того, отказ мог быть использован большевиками как повод для нового отказа.