Спасти или уничтожить

— Клаус, у меня поздний вечер, я только что поужинал и чертовски устал за день! — перебил Зайенгер. — Ты должен меня понять: сейчас не время для пустой болтовни!

Он говорил намеренно резко, почти грубо, но Борциг будто не заметил этого:

— Люци, старый товарищ… Поверь, я сам обо всем узнал несколько минут назад и подумал, что надо тебя предупредить, чтобы ты не…

Борциг замялся, и это было так не похоже на него, что Зайенгер промолчал, и промолчал удивленно.

— Дело в том, что дело, которым ты занимаешься, имеет весьма важное значение! И, как ты понимаешь, дело настолько велико по всем своим связям, что сваливать все на тебя одного было бы и безжалостно, и бессмысленно. Такое по силам только РСХА в целом, — наконец-то хохотнул Борциг и попросил: — Подожди, я закурю.

Потом продолжил:

— Повторяю, я сам обо всем узнал только полчаса назад, поэтому ничего не мог сказать раньше…

— Клаус, у меня мало времени! — напомнил Зайенгер.

— Хорошо, лейтенант, — посуровел Борциг и снова замолчал.

Продолжил уже вполне официальным тоном, каким и должен разговаривать с лейтенантом штандартенфюрер:

— Завтра утром ты должен быть в Бресте, в местном отделении гестапо. Просто назовешь свое имя и все!

— Куда?..

— В Брест! Не перебивай, лейтенант! В двадцать три сорок отходит эшелон с ранеными, которых отправляют в Берлин. Такие эшелоны, как ты понимаешь, находятся под особой охраной! Начальник эшелона предупрежден. В двадцать три пятнадцать его машина будет у твоего дома. Все остальное узнаешь завтра!

Голос Борцига снова стал неофициальным, чуть смягчился:

— Рекомендую ничему не удивляться, Люци… Во всяком случае, не делать из этого драмы… И вести себя в полном соответствии с субординацией!

Помолчал немного и сказал:

— Я прошу тебя, Люци! Понимаешь? Прошу!

И положил трубку.

После такого предупреждения Зайенгер едва успел положить в портфель все, что может понадобиться в пути, и посмотрел на часы: двадцать три четырнадцать.

Выглянул в окно: машина подъезжала.

В Бресте Зайенгер уже бывал, но адрес, который ему назвал Борциг, слышал впервые. Он и не знал, что в этом двухэтажном доме находится отделение гестапо.

Когда он прибыл по указанному адресу и назвал себя дежурному офицеру, тот не удивился, позвал кого-то и велел:

— Проводи господина лейтенанта в седьмую.

Когда он подходил к комнате с табличкой «7», дверь ее открылась, и из нее вышел человек в гражданском костюме.

В комнате, едва Зайенгер вошел, навстречу ему от стола шагнул человек в черном мундире с погонами майора:

— Здравствуйте, лейтенант, я — майор Хольгер Лухвитц. Присаживайтесь, можете курить.

Подвинул пепельницу, но говорить не переставал:

— Штандартенфюрер Борциг звонил вам по моей просьбе. Не люблю закулисные слухи, поэтому сам все изложу. Я знаю, что вы выполняете важную миссию, которая вам поручена руководством рейха. Вмешиваться в вашу работу я не намерен, и, кроме того, никто мне этого не приказывал!

Он и сам взял сигарету, закурил:

— Я не случайно сказал о приказах. Мной получен приказ выполнить некоторую работу, которая, возможно, поможет вам. Возможно, и не поможет. Эту часть работы я сделал, и теперь нам с вами предстоит решить, насколько это вам нужно и как это следует совместить.

Зайенгера несколько успокоило, что он и только он будет решать, нужна ли ему сделанная этим щеголеватым майором работа, и он сказал:

— Работа сделана, и вряд ли я буду отказываться от ее итогов…

— Вы не совсем точно поняли меня, — перебил майор. — Нам предстоит решить, какая часть и в какой форме будет использована сейчас, какая — позже.

И, не давая более сказать ни слова, поднялся.

— Сейчас я вас отведу на допрос. Этого русского диверсанта взяли совсем недавно, — Лухвитц посмотрел на часы. — Хотя… Если правда все, что я о нем знаю, то он вряд ли заговорит быстро, а возможно, и вовсе не заговорит. Потом мы с вами и обсудим этот второй вариант. Сейчас же я лишь провожу вас туда, но сам не останусь. Его приведут с минуты на минуту, и вы просто будете присутствовать. Никаких вопросов задавать не следует. Это будет позже.

Лухвитц подошел к двери:

— Этот человек видел столько, что нам двоим и представить трудно, поэтому у нас единственный шанс получить хоть что-то — четко следовать плану допроса. Простите, но вашу роль я прописал сам, поэтому прислушивайтесь и реагируйте на мои намеки. Ясно?

Лухвитц говорил четко, отрывисто, будто отдавал команды, но — Зайенгер и сам был поражен — это не вызывало отторжения.

Скорее — наоборот, Зайенгер поражался высокому профессионализму майора, который, казалось, при необходимости заставит и Гиммлера встать «смирно»!

— Вы готовы? Отлично! Идем!

Едва Зайенгер познакомился со следователем, едва присел к краю стола, ввели задержанного.

Таких Зайенгер видел уже много раз: обыкновенный забитый «советский крестьянин», как говорил майор Оверат. Обыкновенное — таких тысячи — лицо было, правда, не совсем обыкновенным. Левый глаз утопал в наплывающем синяке, нос и рот в крови, ворот рубашки тоже испачкан кровью. Правда, кровь уже не сочится, только запекшаяся видна.