Спасти или уничтожить

Лухвитц отрицательно помотал головой:

— У нас нет времени на раздумья, Кольчугин!

Кольчугин посмотрел на Лухвитца, перевел взгляд на Зайенгера и улыбнулся:

— Это у вас нет, майор. А у меня есть. И к тому же ваши условия тут не решающие, — он перевел взгляд на Зайенгера. — Я прав, лейтенант Зайенгер?

1942 год, март, Белоруссия

Кольчугина ждали полчаса, потом Герасим Зарембо сказал:

— Амба, мужики, пора уходить!

Все начали было переглядываться с сомнением, но Роман Евпрахов кивнул:

— Артем — мужик железный, но чем черт не шутит, пока бог спит!

И — все! Решен вопрос.

«Трое из лагеря» отправились по своим местам обитания, зная, когда и куда приходить в следующий раз, а Евпрахов и Зарембо двинулись в отряд: что бы ни случилось, а дело делать надо!

Придя в отряд, Герасим Зарембо на пару минут усадил Евпрахова возле штабной землянки, чтобы переговорить с Мироновым. Не сказать командиру, кого привел, было нельзя, но и сразу вести к нему — тоже!

Миронов все случившееся — и исчезновение Кольчугина, и появление в расположении отряда чужого — воспринял спокойно, сам вышел из землянки, поздоровался, пригласил с дороги пообедать.

Разговор поначалу шел трудно. Одно дело — привести в отряд человека, с которым познакомил сам Кольчугин, другое — дело у Артема секретное.

Обедали, перебрасываясь словами, делали паузы, видимо, сопоставляя все, что сказано Евпраховым, с тем, что слышали от Артема или в крайнем случае могли догадываться или предполагать.

Разговор изменился, когда Евпрахов рассказал о «промблеме».

Проблема состояла в том, что в отряд надо переправить двух человек: сержанта, который скрывался на квартире уже полгода, почти с первых дней войны, и женщину, у которой он скрывался, вдову лейтенанта, который занимался, как сказал Кольчугин, «грузом».

У Миронова — гора с плеч!

Кольчугин успел отправить ему с верным человеком шифровку именно по этому поводу, и теперь, после исчезновения Артема, он беспокоился и о людях, и о том, как решать задачу, перелетевшую теперь на его, Миронова, плечи.

Теперь, после сказанного Евпраховым, обед сразу же превратился в оживленный и откровенный разговор: каждый выкладывал все, что было связано с заданием Кольчугина, и постепенно стала вырисовываться довольно полная картина.

Хорошее настроение испортил Зарембо:

— Идти-то этот Маштаков может?

— Нет! — сказал как отрезал Евпрахов. — Артем говорил, что у того нога разворочена и вроде как не заживает. В общем, идти не может. По дому, говорит, шагает, на стул опираясь.

— М-да, — выразил свое мнение Зарембо.

— Что «м-да»! — недовольно хмыкнул Евпрахов. — Делов-то.

— Ты о чем? — поинтересовался Миронов.

Евпрахов как-то смущенно скользнул взглядом по всей землянке, потом, уперевшись глазами в стол, пояснил:

— Ты не забывай, с кем дело имеешь. Тёмка-то все сразу сообразил и нам дело поставил.

— И что? — взбодрился Миронов.

— Там неподалеку есть место — развалины. Интереса к ним ни у кого нет, так что немцы на него и внимания мало обращают.

— И что? — повторил Миронов, начиная догадываться.

— Развалины-то вроде как сбоку от выступа. Потом пустырь, а с другой стороны вроде казармы у полицаев. Дак, Артем что предлагал? Если на казармы эти какой налет организовать или, например, взрыв, то немцы туда не полезут. Им полицаи-то до фени. А полицаи и в штаны наложат, и выскочить далеко от этого места побоятся.

Наверное, Евпрахов редко говорил так много, потому что, завершив, выдохнул с облегчением:

— Вот!

Миронов и Зарембо смотрели на него молча.

Герасим не выдержал первым:

— И что?

Евпрахов в ответ посмотрел удивленно и ответил так же удивленно:

— Ну, и все.

Оглядел обоих и пояснил:

— Мы и уйдем.

Спохватившись, поставил условие:

— Только бабу… вы это… сами…

— Да это само собой! — успокоил его Миронов. — Но я так и не понял… Ну, взрыв… ну, полицаи обделались… мы из города выскользнули… Так ведь у Маштакова этого нога не выздоровеет мигом!

До Евпрахова дошла их тревога, и он улыбнулся. Правда, потом улыбка его сменилась каким-то неуместным смущением. Он откашлялся…

— Вот, например… если, скажем…

Нет, не мог Роман Евпрахов, авторитетный вор, подобрать нужные слова.

Стал подходить с другой стороны:

— Тут идти-то сколько?

— По прямой? — уточнил Зарембо. — Километров тридцать… А что?

— Ну, вот, — будто успокоился Евпрахов. — Сядет на плечи и поедет, как маркиза де Монтеспань!

— Кто? — ошалел Зарембо.

— Темнота! — улыбнулся Евпрахов, будто отыгрываясь за свое недавнее смущение. — Красавица такая была во Франции.

И уточнил:

— Из средневековой. Это мне один профессор рассказывал.

Помолчал и добавил:

— На зоне, конечно, рассказывал.

— Это хорошо, — будто одобрил неведомого профессора Миронов. — Но я так и не понял. На чьи плечи сядет этот Маштаков? На твои?

— Так нас четверо! — воскликнул Евпрахов, поражаясь недогадливости партизанского командира.

Миронов по-прежнему глядел недоверчиво, спросил:

— А кто-то из вас так пробовал по снежному полю с человеком на закорках бегать?

Евпрахов стрельнул взглядом:

— А когда с зоны рвешь, и не то приходится делать, граждане начальники!